Праотцев Сергей Васильевич, сын коллежского регистратора. В прошении, поданном 3 января 1914 года, Праотцев с гордостью сообщает между прочим следующее: «С 20-летнего возраста я состоял сотрудником у различных лиц, ведших борьбу с революционным движением в России. Отец мой был привлекаем к процессу «Народной воли», и потому я был поставлен с ранней юности в революционную среду. Сознание долга перед Государем и Отечеством побудило меня исполнять таковое мое пожелание в виде борьбы с революционным движением в Москве. Начал я свою деятельность с С. С. Бердяевым в Москве, затем продолжал с С. В. Зубатовым. В 1894 году Зубатов отрекомендовал меня ныне покойному Семякину, и я работал год в Петербурге, затем отправился на лето в Саратов, где мне пришлось работать с двумя помощниками, командированными Зубатовым из Москвы.
На другой год — в год коронования Государя Императора Николая Александровича я продолжал службу в Москве около года и затем, когда революционная среда от меня отошла, я уехал в г. Клинцы, где занял место учителя рисования в тамошнем ремесленном училище…».
Несмотря на этот вынужденный отдых, Праотцеву благодаря ходатайству Семякина было выдано 7 февраля 1895 года пособие Департаментом полиции в размере 150 рублей, причем Семякин дает следующее обоснование своего ходатайства: «Ввиду неоднократных и несомненных заслуг этого молодого человека, обнаруженной им теперь типографии, кружка народовольцев и трудного его материального положения (он и его жена только что оправились от болезни)».
«Года через четыре, — продолжает исповедь Праотцев в своем прошении, — когда я уже служил в Киеве в коммерческих училищах, моя родственница Л. Л. Чернова ввела меня опять в круг революционеров, и я тотчас же вошел в сношение с Департаментом полиции, так как в Киеве в то время охранного отделения еще не существовало… В 1904 году после того как я около двух лет держал конспиративную квартиру Гершуни в Де-сятином переулке, я до такой степени расстроил свое здоровье, что попросил тогдашнего моего начальника полковника Спиридовича уволить меня. Передав свои связи в революционной среде по просьбе полковника Спиридовича одной новой сотруднице, я уехал на Кавказ. Этим кончилась моя служба в качестве сотрудника. В 1905 году я оставил место во Владикавказском кадетском корпусе и уехал в Париж, чтобы отдаться всецело живописи. В Париже жить мне приходилось исключительно в среде русских эмигрантов… В сношения с политическим розыском не входил, так как не интересовался революционными делами и очень тяготился той средой, в которой жил…».
Здесь Праотцев говорит несомненную неправду: он был в Париже очень жаден на всякие новые знакомства и преимущественно вращался в кругу с.-p., максималистов и анархистов; в революционные группы не входил, но всегда уверял, что он анархист по убеждениям. В Париже Праотцев жил со своими двумя сыновьями-мальчиками шести и восьми лет и видимо бедствовал, мог существовать только благодаря благотворительности эмигрантов — получал постоянные пособия из эмигрантской кассы, а также кажется в течение целого года ежемесячную, довольно значительную сумму от известного с.-р. Фундаминского-Бунакова; заработка никакого не имел, так как по-французски совершенно не говорил, а художник был на редкость бездарный, хотя на каждую выставку «независимых» выставлял громадные портреты знаменитых революционеров: Каляева, Спиридоновой и других. Мечтой его жизни, как он выражался, было найти мецената, который дал бы ему 100000 франков для написания и постановки панорамы «Апофеоз революции». С этой панорамой он мечтал объехать весь свет.
Когда за границей появился известный разоблачитель Л. Меньщиков, Праотцев счел наиболее благоразумным уехать в 1909 году со своими детьми в Южную Америку; разоблачение достигло его уже в Бузнос-Ай-ресе, откуда ему и пришлось бежать в Парагвай. Этот побег и свои скитания в лесах Парагвая он очень картинно описывал в том прошении, о котором мы уже упоминали. Свое провокаторство Праотцев упорно отрицал и во время своего пребывания в Южной Америке и в бытность свою в России, куда он вернулся в 1916 году. В России он получил место преподавателя рисования в частном коммерческом училище в г. Слуцке.
В ответ на свое прошение Праотцев получил от Департамента 500 рублей, причем от него взято обязательство, чтобы он больше не беспокоил начальство просьбами о пособии.
В числе сотрудников заграничной агентуры Праотцев не числился, но мы далеко не убеждены, что он не был сотрудником во время своего пребывания за границей какого-нибудь русского охранного отделения.
Приметы: родился в 1873–1874 году, высокого роста, хорошо сложен, правильные крупные черты лица; носит бороду, усы и длинные волосы, шатен, синие глаза, толстые и красные губы. Выглядит очень нечистоплотным.
Преображенский Михаил Николаевич родился 8 октября 1887 года в селе Земляке Екатеринославской губернии; привлекался в 1907 году в Севастополе и Петербурге по делу о соц. — демократической организации; перед призывом на военную службу скрылся за границу; состоял студентом технической школы в Митвейде (Саксония).
Преображенский вошел в сношение с заведующим заграничной агентурой Красильниковым во время пребывания последнего в Германии (1910 год), был принят в число секретных сотрудников под кличкой «Баум»; доставлял сведения о членах партийной группы — своих товарищей по школе (Лейба Коган, Финкельштейн и другие); 8 марта 1911 года был арестован на границе Италии (за ношение огнестрельного оружия). В сентябре того же 1911 года Красильников донес, что «Преображенский ввиду выяснившейся полной его непригодности к работе из состава сотрудников заграничной агентуры исключен».
Рабинович Георгий Иванович состоял секретным сотрудником заграничной агентуры у Ратаева с декабря 1902 года; в ноябре 1903 года «провалился» и вернулся в Россию, где ему было выдано пособие в 250 рублей.
Рекули Раймонд французский журналист, в списках заграничной агентуры числился под кличкой «Ратмир». В делах агентуры Комиссией, разбиравшей дела, не найдено никаких следов деятельности «Ратмира».
По показаниям Красильникова, Рекули заведывал у него отделом иностранной печати. «На обязанности его, — говорил Красильников, — лежало следить за всем, что появлялось в иностранной прессе, и указывать мне все статьи и сообщения, могущие представлять интерес для русского правительства как в области иностранной политики вообще, так и по всем вопросам, имеющим касательство к России. Вместе с тем в нескольких случаях как, например, по албанскому вопросу, господин Рекули давал мне и собственную оценку того или другого политического момента, положения или события, а в этом отношении он являлся лицом весьма компетентным и авторитетным, так как он в течение нескольких лет вел отдел иностранной политики в газете «Фигаро». Получал 500 франков в месяц.
Розенберг Александр Лейэеров, полтавский мещанин, был разоблачен Бакаем, помог ему уличить Меньщиков. Он был пропечатан Бурцевым; на партийном суде он сознался, что в мае 1903 года давал сведения о Гершуни Спиридоновичу.
Романова Августа Матвеевна, череповецкая мещанка, агентурная кличка «Шульц», в революционной среде жила под фамилиями Ольги Субботиной, Юлии Любимцевой и Марии Федоровны Исполатовой. Состояла заграничной сотрудницей в Париже в 1913 году.
