Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
— Я хотел начать «Наедине со всеми», а Кирилл не советует. С Гельманом в Ленинграде будут трудности. Но нам ее утвердило министерство…
— Какие же трудности, если министерство утвердило?
— Ужасное время, — брезгливо сказал Товстоногов. — Я смотрел спектакль московского Ленкома, конъюнктура и примитив. Говорю об этом вслух, а их директор спрашивает: «А вам не кажется, что именно такого искусства от нас требуют и к тому все идет?..». Я сказал Кириллу: «нельзя же театру жить все время на „Перечитывая заново“! Театр не может существовать отдельно от общества, но он не может существовать, не решая острых общественных проблем! Остается маленький ручеек, нельзя же его перекрывать!..»
— Георгий Александрович! — сказал Р. — Решение зависит от вас. Нравится Гельман — ставьте! Сколько себе позволите, столько и отстоите!..
— Скажу вам по секрету, — понизив голос, сказал Товстоногов, — я должен был поставить спектакль в Швеции, но я отказался и сделал «Оптимистическую». Министерство рекомендовало мне поехать в Норвегию, посмотреть труппу и, может быть, поставить спектакль там. Речь шла еще о Югославии. А Романов сказал: «Пусть он едет в Югославию, а в Норвегию — не надо!».
Обида на Романова была велика, и о «секрете» знало полтеатра.
— Но почему он себе позволяет, а вы — нет? — спросил Р.
— В ЦК есть только два человека, которые могут поставить его на место, — вдумчиво сказал он. — Суслов и Брежнев…
— Обращайтесь в ЦК! — и Р. процитировал «Мещан»: — «Права не дают, права берут!». Помните, я вас знакомил с Коржавиным?
— Конечно, — сказал он, и Р. прочел из Коржавина:
— «Ни к чему, ни к чему, ни к чему полуночные бденья / и мечты, что очнешься в каком-нибудь веке другом. / Время?.. Время дано. Это не подлежит обсужденью. / Подлежишь обсуждению ты, разместившийся в нем!..»
Товстоногов болезненно поморщился и недовольно сказал:
— Но это — идеализм, Володя!..
— Но я хочу его сохранить! — воспламенился Р. — Это входит в задачу!..
Мастер внезапно остановился и повернулся к Р. всем корпусом:
— Тогда нужно быть последовательным и занять позицию. Ваш Коржавин сидел и был в ссылке!.. Вы чувствуете себя способным к борьбе?..
— Нет, я не борец, — сокрушенно признался Р.
— Я — тоже! — победительно сказал Товстоногов.
Он был доволен тем, что поставил на место этого демагога Р.
Дул ветерок, рижские утки просили у гуляющих еду, и пожилая дама крошила в воду белую булку. Никто никуда не спешил, и после паузы Р. возник из пепла.
— Все-таки за себя я отвечать обязан, — сказал он. — На Дворцовую с плакатом я не пойду, — тут он запнулся, захотелось сказать: «Но ничего про Ленина „перечитывать“ не стану», но он успел отредактировать конец фразы и закруглил: — Но и «Флаг над сельсоветом» на сцену не понесу!..
— У вас другое положение, — сказал Мастер.
— Конечно, — согласился Р. — Но попробуйте отстоять хотя бы спектакль в Норвегии. Пошлите им письмо. Хотите, напишу черновик?
— Спасибо, — сказал он, — я подумаю…
Ставить «Наедине со всеми» Товстоногов так и не стал.
Почему из всех возможных примеров Р. привел «Флаг над сельсоветом», он бы объяснить не мог. Это было название поэмы Алексея Недогонова, занявшей свое место в забытой истории советской литературы. Потому, что она была удостоена Сталинской премии? Или из-за самого названия, соединявшего красный флаг с сельским органом советской власти?..
Позже Гога неожиданно увлекся белорусской драматургией и поставил «Рядовые» Дударева и «Иван» Кудрявцева. В финале последнего спектакля несколько красных флагов на избах образно склонялись над трупом заколотого вилами сельского патриота. Умирая, Иван успевал сказать, что это его кровью питаются трутни и инородцы. Ивана с надрывом играл Лебедев, а вилами его колол нехороший персонаж Миши Данилова…
По поводу объема и содержания рижской беседы критик Р. выразил опасение: не слишком ли она длинна и не пробудит ли сомнение у читателя, как артист Р. все это запомнил? Бывало, и после «Гамлета», длившегося два с половиной часа, не считая перерыва, зрители потрясались именно резервами памяти: «Как же он все это запомнил?..».
Артист критику отвечал, что в клетчатой тетради рижская беседа выглядит в пять, а в действительности — в десять раз длиннее и сохранилась потому, что он записал ее по горячим следам, так что за достоверность ручается.
Зачем записал?.. Хороший вопрос… Как выяснилось, для романа…
Коснулись и Любимова. Его премьера «Памяти Высоцкого» опять была отчаянным поступком и, как обычно, оказалась на грани запрета.
— Вы не видели? — спросил Гога. — Я тоже. Но мне подробно рассказывала Беньяш. — Он помолчал и добавил: — Очень противоречивые отклики.
Прежде Раиса Моисеевна Беньяш была абсолютно предана БДТ и стала автором первой книги о мэтре; но в последние годы она явно переориентировалась на Таганку и безрассудного Любимова.
— По-моему, нужно выявлять туманные отношения, — сказал Р.
— Нет, не нужно, — убежденно ответил Гога. — Что это дает?.. Еще быстрее приведет к ссоре. С Беньяш у нас добрые дипломатические отношения. Она хотела бы влиять на репертуар, на политику театра, а я ей этого не хочу позволить. Она дьявольски самолюбива. Хочет сидеть за режиссерским пультом весь выпускной период и говорить: «Мне кажется, что Рецептер в этом месте слишком высоко поднял руку». Вы понимаете, я говорю условно. И я говорю вам: «Володя, пожалуйста, в этом месте поднимайте руку пониже!» — и все! И она причастна к спектаклю, и он ей нравится, и она его хвалит!.. Я ей этого места не даю, а Любимов дает…
Раиса Моисеевна Беньяш была способным и заметным в городе человеком. Ее книга о Мочалове строилась на простой основе: он жил в одно время с Пушкиным, и это помогло ей сделать интересные параллели и свежие выводы. Однажды она сказала Р., что одной из живых моделей Мочалова служил для нее Лебедев. Можно не соглашаться, но прием любопытен: смотри на сегодняшнюю сцену и думай, что это легендарный Мочалов…
И все же мгновенный портрет Товстоногова был на редкость точен…
Раиса хотела покорить Ленинград и, как молодой Растиньяк, пошла вперед, влюбляя в себя женщин и не обращая внимания на мужчин. Из ташкентской эвакуации она вернулась с близким другом, актрисой и драматургом Дорианой Слепян и привезла с собой шутливое прозвище Джонни. С короткой стрижкой и мальчиковой походкой, Раиса как нельзя больше подтверждала бодрую кликуху. Подруги поселились в квартире Дорианы на первом этаже «толстовского» дома, с окнами, выходящими в сквозной двор, одна арка — на Рубинштейна, другая — на Фонтанку. Дориана писала скетчи, репризы и одноактные пьесы, Раиса — театральные рецензии и обзоры. Кажется, с ними рядом была еще одна подруга, и жили они так дружно, что могли считаться семьей. Потом Дориану Филипповну разбил паралич, и она водворилась в инвалидное кресло, а Раиса Моисеевна несколько подсохла и ссутулилась, но всегда была невероятно уверена в своем даровании и неотразимости. В Париже у нее нашлась сестра, и наша героиня одной из первых стала потрясать ленинградок французскими туалетами.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
