– Это было обо мне?
Молчание затягивается, и наконец Биб говорит:
– Господи, и вот так человек благодарит за подарок.
– Наверное, не надо было вскрывать его до завтра, – говорит Уоррен.
Я подавлен нелепостью происходящего, но не более, чем своими собственными мыслями. Интересно, придумал ли Колин хоть одну из тех реплик, которые, как он утверждает, читал по губам. Если да – то почему он так поступил? И почему я задал этот вопрос? Уоррен включает свет, и я чувствую на себе испытующие взгляды, приходится приложить усилие, чтобы не закрыть лицо ладонями. Я не могу больше выносить такое внимание к себе, и поэтому с благодарностью смотрю на Марка, когда тот говорит:
– Колин?
– Сэр.
Марк не понял шутку и смешался, но лишь на мгновение.
– Вы поняли, о чем вы нам рассказали?
– Я бы назвал это бредятиной.
– Но почему это смешно?
Воцаряется тишина, словно все вокруг затаили дыхание. Биб смеется и говорит:
– О, Марк, ты мой золотой!
Я должен присоединиться к ним хотя бы для того, чтобы не так выделяться.
– Мне не смешно, – протестует Марк. – Не смейся надо мной.
Его выходка только усиливает всеобщее веселье, не в меньшей степени и мое. Он царапает запястье, словно веселье превратилось для него в физический раздражитель, и направляется к выходу из комнаты. Он еще не дошел до двери, когда Натали успевает подобрать слова, хоть и неуверенные:
– Ладно, Марк, не выступай. Давай насладимся вечеринкой.
– Она неправильная. Здесь нет шляп.
– Может, мы раздобудем их завтра.
Передо мной является видение, будто голову Натали венчает бумажная корона, украшенная камнями из папье-маше, а Марк носит повязку, напоминающую нимб. Я предпочел бы не знать, почему это видение приводит меня в замешательство, и я рад, что Марк меняет тему.
– Мы еще не играли.
– Думаю, эта вечеринка задумывалась для взрослых, – говорит Биб.
– Взрослые тоже могут играть. Мы собирались поиграть с мамой и папой Саймона, но так и не успели.
Кончики моих пальцев покалывают – ощупывая лицо и чувствуя, будто оно соскальзывает с черепа в темноте. Мой череп кажется мне таким же хрупким, как кости, которых я коснулся. Внезапно я начинаю сомневаться, что по дороге домой из Престона я видел именно сон, а не гораздо более раннее воспоминание, давно подавленное. Мне жаль, что Уоррен отвлекает меня, вынимая диск из проигрывателя и возвращая его мне, но его веселое лицо тут же рассеивает сожаление.
– Что ж, вернемся к вечеринке. Кому предложить выпить?
Я старательно пытаюсь затеряться в общем движении к двери, но тут Биб произносит: – На чем ты сидел, Саймон?
«На заднице». Я с трудом сдерживаюсь от грубости, когда оборачиваюсь, но на диване ничего не вижу.
– У тебя за спиной, – Марк хихикает.
Его слова звучат зловеще, пока я не понимаю их значение. Я кручусь быстрее, заставляя его смеяться надо мной, чтобы помочь забыть о неудачном вечере.
– Все еще позади тебя, – захлебываясь от хохота, произносит Марк.
– Ради всего святого, – возмущается Биб, видимо, не уловив шутку, и хватается за мой задний карман. – Ты настолько помешан на нем, что даже носишь это с собой?
Она держит в руке полоску с полудюжиной кадров. В какой-то момент мне померещилось, что она подбросила мне это, словно наркотик, но затем я вспомнил, что подобрал пленку в фургоне Чарли Трейси. Должно быть, я все это время таскал ее с собой, и сейчас замечаю, что она состоит из кадров с Табби. Я едва различаю его лицо, пока Биб держит пленку на свету. Она замирает, и ее рот удивленно округляется. Потрясенная тишина заполняет комнату.
Нарушает ее только один звук – скрип футляра от «Табби говорит правду», после чего я ослабляю хватку. Все возвращаются в комнату, чтобы взглянуть на полоску пленки, которую Биб держит двумя пальцами, но у меня закрадывается подозрение, что они тайком знали об этом.
– Что с ним не так? – сгорает от нетерпения Марк.
– Много чего, – чеканит Биб. – Убери эту пленку немедленно, Саймон, если не хочешь, чтобы я ее сожгла.
Разве можно разбрасываться подобными угрозами при ребенке? Она держит пленку на расстоянии вытянутой руки, словно хочет избавиться от нее, и ее пальцы закрывают кадр в середине полосы. Когда я беру в руки пленку, то вижу, что Табби облачен в мантию и академическую шляпу. Я во-зил кадры из первой сцены «Табби говорит правду» с собой по всему миру, даже не подозревая об этом. Он указывает на непонятную формулу на доске своей палочкой, больше напоминающей жезл, а пальцы свободной руки сложены в некий оккультный жест, настолько сложный, что пальцы выглядят деформированными. Следующий кадр показывает его уже с другим жестом, но как он может двигать пальцами так быстро? Я собираюсь рассмотреть третий кадр, когда Биб ослабляет хватку на четвертом, и я вижу, что оскорбил ее вовсе не тайный жест. Я нахожу в себе силы сохранить равнодушное выражение лица и задержать дыхание.
В кадре видны две девушки на кровати, припавшие к обнаженному мужчине. Одна придерживает рукой его член, другая – берет его в рот. Единственная обнадеживающая деталь – это то, что лицо мужчины находится за кадром, хотя слово «обнадеживающая» едва ли применимо здесь. Я узнаю его тело, постель и девушек. Это Джулия и Мона, и мы в доме Вильгельмины Харт.
Еще одна неприятная мысль возникает из хаотического шума, наполняющего мой хрупкий череп. Хотя волосы у девушек растрепаны, они выглядят слишком современными для старого фильма. Это, конечно, не прямая улика против меня, зато отсутствие реакции может меня разоблачить. Как я должен отреагировать? Лучшее, что мне удается, это выдавить механическую улыбку, сопровождаемую недоверчивым смехом. Я уже готов убрать пленку в карман и попытаться забыть о ней, пока мне не представится возможность подумать над ее содержанием, когда Колин хватает противоположный конец ленты.
– Это разве не тот фильм, который мы только что смотрели?
– Совершенно точно, – говорит Кирк.
– Боже, – Колин заметил интерполированный кадр. – Я догадывался, что там что-то странное, но чтоб такое! Мы же фактически сейчас переписываем историю кино. Это, должно быть, самое раннее использование двадцать пятого кадра.
– Идем, Марк, – говорит Биб громко, словно обращаясь ко всем присутствующим.
– Давай-ка, Марк. Тебе лучше отложить просмотр до более взрослых времен.
Словно не замечая возмущенного взгляда Биб, Колин говорит Уоррену:
– Когда его здесь не будет, могу я попросить тебя об одолжении?
– Пожалуйста. Спрашивай.
– У вашего проигрывателя есть покадровый режим? Я бы хотел еще раз запустить этот диск, чтобы просмотреть, нет ли там еще чего-нибудь из области подсознательного. Я бы многое поставил на то, что есть. Могу поспорить на Саймонову получку.
