– А перед этим она вам ничего не говорила?
– Ни слова.
– Как же вы справлялись? Я в отпуске, Клер ушла…
– Драммонд помог, он молодец. Одним словом, выкрутились.
– Ну и наглая тварь эта Клер. Ведь могла дождаться моего возвращения. Вы к ней всегда хорошо относились, а она… вот так взять и уйти…
Кен снова затянулся, кивнул, выдохнул дым в сторону.
– С кадрами всегда проблемы, да? – Он взял бокал, откинулся на стуле. – И как теперь Ричард собирается возвращать свои деньги?
– Он говорит, что сотрудники банка – ну, того, который в Монтрё, – говорят неправду. За прошедшие месяцы он несколько раз встречался с Андреасом у них в офисе. Ричард не сомневается, что Андреас и впрямь был там директором. Это явно часть операции по заметанию следов, но как-то слишком уж все тщательно. Похоже, с заметанием следов Андреас немного переусердствовал.
– Значит, Ричарда кинули?..
Сэм кивнула:
– Деньги исчезли. Испарились.
– И что он намерен делать?
– Он пошел на это, потому что опасался потерять работу и думал, будто его счета могут заморозить. Но теперь, кажется, опасность миновала – дело против него закрыто. Так ему вчера вечером сказал адвокат.
– И на каком основании?
Сэм вскинула брови, едва заметно улыбнулась:
– Ричард и сам толком не знает. Похоже, что исчез один из ключевых свидетелей обвинения.
Кен пристально посмотрел на нее, потом вытащил из нагрудного кармана коричневый конверт.
– Часом, не этот?
Кен протянул ей конверт, и Сэм взяла его, нахмурившись, не сводя глаз с собеседника.
Конверт не был запечатан, она засунула внутрь пальцы, вытащила черно-белую фотографию, положила ее на стол. Похоже, это была страница какой-то книги, разделенная на три части: сверху – одно большое фото, а внизу – два поменьше. Она перевела взгляд на Кена, потом снова посмотрела на фото. И вдруг заметила его. В нижней части справа. Сэм наклонилась над снимком и почувствовала, как по спине пробежал холодок.
Сначала она увидела руку – ту самую, уродливую руку всего с двумя пальцами – большим и мизинцем. Потом лицо: холодное, с правильными чертами. Высокий лоб, светлые волосы, аккуратно разделенные прямым пробором пополам и сильно поредевшие на макушке. Единственное отличие состояло в том, что на фотографии на нем были очки, круглые, старомодные, в металлической оправе. Он стоял перед каким-то зданием, облаченный в костюм, застегнутый на все три пуговицы, и вид у него был такой, словно он тяготился процедурой съемки.
– Это же Андреас, – сказала Сэм. – Ну точно он.
– А сколько лет вашему Андреасу?
– Около пятидесяти… может, чуть больше.
– Этому человеку, будь он еще жив, сейчас уже стукнуло бы девяносто пять. Но он повесился в тюремной камере в Лионе еще в тридцать восьмом году.
Ее ноги стукнулись о стол; кровь в висках пульсировала так, словно голова вот-вот взорвется; несколько мгновений Сэм казалось, что ее сейчас стошнит. Она отчаянно вцепилась руками в столешницу.
– Несколько недель назад я смотрел по «ящику» один документальный фильм, и там показали фото этого типа с уродливой рукой. Я сразу же вспомнил про того человека, о котором вы мне рассказывали.
– Так кто же он, Кен?
– Клаус Вулф. Один весьма загадочный немец. Он всерьез занимался черной магией, в двадцатые – тридцатые годы участвовал в нескольких сборищах таких же, как он, чокнутых в разных концах Европы. У него были какие-то дела в Италии, но его выкинули оттуда, когда Муссолини начал чистки, и он переехал во Францию. Там женился на какой-то женщине, не менее странной, чем он сам, и супруги вместе совершили несколько ритуальных убийств. Его арестовали в Лионе в тридцать восьмом, предъявили ему несколько обвинений в убийствах, но его жена Ева, которая была на восьмом месяце беременности, бежала и, как полагают, оказалась в Англии, где выдала себя за беженку-еврейку. У них был четырехлетний сын, которого ей пришлось оставить, и мальчика в конце концов усыновили родственники в Швейцарии.
– Это и есть Андреас?
– Вряд ли найдется много людей с таким уродством.
– И обо всем этом рассказывалось в телевизионной программе?
– Нет. Просто я знаком с одним продюсером на Би-би-си, позвонил ему и спросил, есть ли у них еще какая-нибудь информация. Он поговорил с автором передачи, и тот прислал мне эту фотографию.
Сэм несколько секунд сидела молча, разглядывая холодное, самоуверенное лицо на снимке.
– Сегодня среда. – Она посмотрела на часы. – Клер говорила, что по средам она всегда там.
– Кто? Где?
– В Блумсбери… Кен, мы можем прямо сейчас поехать в Блумсбери?
* * *
Кен остановил «бентли» перед Холистическим центром разума и тела, и Сэм выбралась из машины. Женщина со стянутыми назад волосами и стянутым назад лицом сидела за кассой.
– Я бы хотела увидеть миссис Вулф.
– Ее здесь нет, – ответила та, практически не шевеля губами.
– Мне казалось, она всегда принимает по средам.
– Миссис Вулф заболела.
– А вы не знаете, когда она появится?
– Она очень больна. Не знаю, появится ли она вообще.
– Мне необходимо с ней поговорить.
– Она никого не хочет видеть.
– Вы не дадите мне ее адрес?
– Нет, – отрезала женщина. – Это невозможно. – Она понизила голос: – Уходите. Исчезните, уйдите и никогда не возвращайтесь. Мы больше не хотим видеть вас здесь.
Сэм помедлила.
– Но я… Это очень важно… Видите ли, я должна…
Женщина привстала, и Сэм на мгновение показалось, что та сейчас бросится на нее. Она подалась назад, оступилась, зацепилась за порог, выронила костыль. Наклонилась, подобрала его, снова посмотрела на женщину, на ее перекошенное от ненависти лицо, и поспешила прочь.
Сэм села в «бентли». Ее всю трясло, а лицо у нее горело. Кен положил костыли на заднее сиденье, захлопнул пассажирскую дверь. И поинтересовался:
– Ну что, как успехи?
– Господи боже, они тут все какие-то чокнутые. Говорят, якобы миссис Вулф больна и вряд ли вообще сюда вернется, а адрес ни в какую не дают.
Кен помолчал несколько секунд, потом сказал:
– Кажется, я его знаю.
Сэм удивленно посмотрела на него:
– Знаете адрес миссис Вулф? Но откуда?
Он молча завел машину.
– Откуда вам известен ее адрес, Кен?
Он поднял палец и вклинился в оживленное дневное уличное движение.
