Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Через год или чуть больше Лобжанидзе, решившего посетить столицу, взяли в Сандуновских банях, куда он пришел попариться. Это говорило о небывалой активности МВД в его розыске. Уже тогда я знал, что Сашин с первых допросов стал «колоть» Лобжанидзе на Горбачева. Более того, он разработал план, как развернуть дело по Ставропольскому краю. В этот план посвятил меня Каракозов и спросил мое мнение о его реализации.
– Вы шутите, Герман Петрович. Разве нам мало Краснодарского фронта? Вы хотите открыть второй в Ставрополье?
Каракозов помолчал. Затем произнес: «Я подумаю».
Как «думал» Герман Петрович, не знаю, но Сашин выехал в Ставрополье с группой следователей. «Накопать» на Лобжанидзе он смог только эпизоды злоупотребления служебным положением.
Никакие попытки Сашина получить от Лобжанидзе показания на высоких руководителей, в том числе на Горбачева, успеха не имели. Тогда же я узнал, что в Ставрополе в сберкассе взяли местного мафиози, пытавшегося обменять крупную сумму денег. Он оказался работником ликеро-водочного завода. Историю эту раскрутили и дело забрали в МВД СССР. По разговорам в нашем кругу я знаю, что по указанию Федорчука основная задача расследования заключалась в повторении краснодарского варианта и выходе через этого человека и Лобжанидзе на Горбачева.
С избранием Михаила Сергеевича генеральным секретарем ЦК КПСС Федорчук продолжал оставаться на своем посту, но последующее освобождение его от должности произошло моментально. Мне рассказали, что якобы через жену Лобжанидзе Горбачеву предоставили информацию о том, какими путями министр пытался помешать ему стать первым лицом. На стол генсеку положили подписанное Федорчуком задание на оперативную разработку Лобжанидзе в следственном изоляторе. Там была прелюбопытнейшая фраза: «Склонять к даче показаний о преступных связях с советско-партийным аппаратом Ставропольского края». Эти «связи» были широко известны на Северном Кавказе, и все понимали, что в первую очередь речь идет о Горбачеве. Судьба Федорчука была предрешена, и он канул в Лету, даже не оставив о себе доброй памяти.
Лобжанидзе на одних показаниях Лукьянова был осужден к девяти годам лишения свободы. Михаил Сергеевич в ход расследования и судебного разбирательства не вмешивался. Как рассказывали мне друзья в Сочи, знавшие близко семью Лобжанидзе, через несколько лет жена осужденного приехала в Москву и позвонила Раисе Максимовне. Нарвалась на просьбу – больше ее не беспокоить. Взлетевшие так высоко люди не любят вспоминать прошлое.
Михаил Сергеевич, говорят, был более милостив. Он принял жену Лобжанидзе, выслушал ее внимательно и сказал:
– Он заслужил наказание, но в тюрьме мы сделаем из него настоящего коммуниста.
Правда ли это? Доподлинно не знаю.
Я поверил потому, что это очень похоже на поведение и отношение к прошлому четы Горбачевых. Я вообще не знаю ни одного факта, когда генсек вмешивался в расследование какого-либо уголовного дела и пытался оказать воздействие на следствие. Прошлое, каким бы оно ни было, ему безразлично.
Как Шеварднадзе с Хабеашвили, так и Горбачев по отношению к Лобжанидзе пальцем о палец не ударили, чтобы хоть как-то облегчить участь бывших друзей. Оба осужденных до конца вкусили все прелести зэковской жизни.
Ставропольского дела не получилось, но эстафету подхватил Гдлян. Он и Иванов публично обвиняли Горбачева во взяточничестве. Ошибки в их действиях, безусловно, были. Они послужили основанием к возбуждению уголовного дела о нарушениях законности. Следователи призвали на помощь средства массовой информации и заручились поддержкой Межрегиональной депутатской группы во главе с Гавриилом Поповым. Взбунтовался Зеленоград, ряд коллективов крупнейших предприятий Ленинграда. Безобразные сцены на фактически взаимных оскорблениях происходили на совещаниях в знаменитом мраморном зале. Здесь коллективу Прокуратуры СССР ее руководители во главе с Сухаревым доказывали необходимость наказания Гдляна и Иванова и пытались оправдать решение о расформировании следственной группы, которой они руководили.
Так же неубедительно выглядел Сухарев на съезде народных депутатов, когда убеждал народных избранников в том, что Гдлян не прав.
Пока Гдлян, Иванов и Сухарев бодались на сессиях Верховного Совета, убрали не оправдавшего надежды Катусева, а затем и Каракозова. Если Гдлян и Иванов были защищены депутатской неприкосновенностью, то Каракозов нет. Ему предъявили обвинение в халатности.
Это было большим потрясением для Германа Петровича. Человек огромного таланта, следователь от Бога, он был по-своему честолюбив. Бесспорные его заслуги в успешном расследовании всех громких дел 70–80-х годов оставляли надежды в признании сделанного, кое-что значили и три ордена, которыми он был награжден. Обвинение в совершении преступления, последовавшее от бывших коллег, было для него тяжелейшим ударом. Лично я этого не понимал, ибо для обвинения руководителя следствия в халатности нужен был вступивший в законную силу обвинительный приговор в отношении тех его подчиненных, кто нарушил законность, то есть Гдляна и Иванова. А им обвинения, как известно, не предъявляли и это уголовное дело в их отношении прекратили за отсутствием состава преступления.
Каракозов глубоко переживал случившееся, обострились старые хронические болячки, и, как пишут в некрологах, после тяжелой продолжительной болезни Герман Петрович скончался.
Еще при жизни Каракозова следственную часть переименовали в Управление по расследованию дел особой важности. Возглавил его отставной генерал военной прокуратуры Александр Васильевич Сбоев. На пенсии он подрабатывал в управлении по надзору за рассмотрением в судах уголовных дел. Именно ему было поручено поддержание государственного обвинения по делу зятя бывшего генсека Юрия Чурбанова. Сбоев справился с поставленной задачей неплохо и продвинулся по службе.
Человек безусловно незаурядный, Александр Васильевич продолжал оставаться армейским генералом в своих привычках и действиях. Очень скоро его отношения с Гдляном и Ивановым обострились до предела.
На место Катусева пришел бывший прокурор Башкирской АССР, имевший большой опыт работы в центральных аппаратах Прокуратуры РСФСР, а затем и СССР, Владимир Иванович Кравцев.
Настал черед Сухарева. С поставленной перед ним задачей он не справился и на роль генерального прокурора СССР явно не годился. Его сменил прокурор РСФСР Николай Семенович Трубин (в прошлом прокурор Краснодарского края). Получив приглашение от Горбачева занять столь высокий пост, он ходил советоваться к Ельцину. Председатель Верховного Совета РСФСР дал добро.
В декабре 1986 года под лозунгом «каждому народу своего вождя» на площадь имени Брежнева в Алма-Ате вышли студенты столичных вузов. Конфликт закончился тремя днями массовых беспорядков, десятками покалеченных и тремя убитыми. Тогда же заполыхал Карабах, а затем Сумгаит. Не за горами были ферганская и ошская резня. Счет трупам пошел на сотни, а получившие вскоре сверхтрагическую оценку события в Вильнюсе и Тбилиси были детским лепетом в сравнении с ними.
Для расследования подобных дел в прокуратуре, МВД и КГБ СССР создали подразделения оперативного реагирования. В горячих точках мы были как на войне, не расставаясь ни на минуту с оружием. Но голова шла кругом от решений, принимаемых политическим руководством страны.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
