– Питер, дорогой! – Это была Энди. Она мчалась по лестнице, точно гарпия, – похитительница человеческих душ, явившаяся за добычей. – Идем, заинька, – проговорила она глухим скрипучим голосом. – Я хочу, чтоб ты отвез меня домой. Внезапно она увидела, что я стою рядом с Питером, и застыла как вкопанная. Потом холодно мне улыбнулась, круто повернулась ко мне спиной и увела Питера прочь.
Октябрь
Крылатая Баттерфляй! – возвестил на утро «Телеграф». Парящая Баттерфляй! – отозвалась «Таймс». Безукоризненный Пуччини! – заявлял «Гардиан». Блистательная Баттерфляй! – вторила «Мейл». Критики были единодушны – постановка имела грандиозный успех. В субботу за завтраком мы с Джосом читали и перечитывали рецензии. Сердце разрывается на части… Ковент-Гарден затоплен слезами… Баттерфляй Ли Юн – больше, чем просто жертва любви; она исполнена достоинства и благородства… Пинкертон в исполнении Марка Белла – очерствевшее, однако все еще страдающее от любви сердце… Декорации Джоса Картрайта, на фоне которых разыгрывается эта волнующая история, безоговорочно выдвигают его постановку на первое место.
– Поздравляю, – улыбнулась я, – ты добился того, о чем мечтал. Ты – звезда!
– Да, все получилось неплохо, – сдержанно ответил Джос. – На данный момент я… доволен.
– И вполне заслуженно, – я попыталась сказать это как можно теплее. – Теперь все выстроятся в очередь к тебе.
На Джоса уже посыпались предложения. Его приглашали ставить «Поворот винта»[115]в Глайндборне, «Похождение повесы» в Лондоне, «Дон Жуана» в Сан-Франциско и «Риголетто» в Риме. Ему предоставили авторское право оформления спектаклей на три-четыре года без изменений.
– Я еще подумаю, что выбрать, – сказал он. – Не хочу переезжать с места на место, как раньше. И причина заключается в том, – он поднес мою руку к губам, – что я не хочу быть вдали от тебя. Всем неудачам в личной жизни я обязан путешествиям, – добавил он. – В нужный момент меня никогда не оказывалось рядом. Но с тобой, Фейт, все будет иначе. Мне уже тридцать семь. Чем бы мне действительно хотелось заняться, – на его губах появилась двусмысленная улыбка, – так это «Кольцом».[116]
– Кольцом? – эхом повторила я, опуская глаза.
– Почему бы нет? – продолжал он, поглаживая мою левую руку. – Я серьезен, как никогда. И, кстати, как там с разводом? Дело продвигается?
– Ммм. Насколько я знаю.
– И еще я хотел бы купить нам путевку на Карибы, на Пэррот Кей, – продолжал он, поднимаясь. Джос собирался пойти поиграть в сквош. – Ты сможешь освободить недельку-другую в начале декабря? – Я кивнула. – Отлично. Значит, поедем. Ну, мне пора, – он закинул на плечо спортивную сумку. – Корт заказан на половину одиннадцатого.
Он пошел к полке взять ключи от машины и замер, что-то заметив.
– Как мило! – Поздравительная открытка, купленная мной накануне, была у него в руках. – Для кого это?
– А, это для одной школьной подруги… У нее скоро… годовщина свадьбы.
– И ты посылаешь подружкам открытки? – Я энергично закивала. – Милая Фейт, это так похоже на тебя. Что ж, – он нагнулся меня поцеловать, – увидимся через часок-другой.
Я так и стояла посреди кухни, недоумевая, как это я умудрилась соврать и даже бровью не повела. Открытка предназначалась вовсе не для подружки, а для Питера – у него через неделю был день рождения. Я разглядывала открытку и слушала, как заводится и отъезжает машина Джоса. Мне снова вспомнились слова Питера: «Это безумие… То, что мы делаем. Времени так мало. Нам надо поговорить». Он смотрел на меня так пристально и напряженно, но с тех пор не объявился. Возможно, тогда он был под сильным впечатлением от спектакля. Возможно, выпил слишком много шампанского. А теперь он, возможно, слишком занят Энди. И, возможно, у него просто много работы. Но, в любом случае, он все еще мой муж, и я хочу, чтобы он знал: в день его рождения я помню о нем. Я вынула открытку из целлофана, выронив бумажку: «Подпишите сами». Как же мне ее подписать? «С днем рождения», естественно. Это я и сделала. Так, теперь надо как-то подписаться. Может, «С любовью, Фейт»? Или «От Фейт, с любовью»? Или «Люблю, Фейт»? Или «Целую, Фейт»? Да нет, это уж слишком. Может, просто «Ф». И поставить крестик. Или два. Или даже три. Я потренировалась на клочке бумажки, но так и не решила. Не добавить ли постскриптум – «P. S. Было приятно увидеться»? Хотя, признаться, эта встреча выбила меня из колеи больше, чем что-либо другое за прошедший год.
Я вздохнула, вспомнив то, что тогда почувствовала, затем быстро написала: «С любовью от Фейт и Грэма». Потом пририсовала крестик под именем и маленькие отпечатки лап. И приписала: «Надеюсь, у тебя все хорошо». Довольная тем, что получилось нежно и вместе с тем ни к чему не обязывало, я перевернула открытку. На ней были протянутые навстречу руки – они будто касались вас. Не знаю, почему я выбрала именно ее, просто она мне понравилась. В общем, я быстро написала адрес офиса Питера и положила к другой почте. Не то чтобы я хотела поскорей от нее отделаться, но пора было вести Грэма на прогулку. И не то чтобы я надеялась, что, получив ее, Питер позвонит – в конце концов, это просто поздравительная открытка.
Прогуливаясь по пустырю Чизуик, я гадала, как они будут отмечать этот день рождения. Возможно, Энди устроит для него вечеринку с друзьями. Или они выберут ужин a deux.[117]А может, она поведет его в театр. Что же она ему подарит? Вероятно, золотые запонки. Нет, скорее золотые наручники. Или крепкий поводок. Она так вцепилась в него, а зубы у нее, как у пираньи; с таким прикусом на волю не выпускают.
Время шло, Питер так и не позвонил, и я постаралась не думать о нем. В любом случае, Джос был очень заботлив, теперь мы проводили вместе гораздо больше времени. И на работе дел было порядком, хотя Терри и Софи продолжали держаться друг с другом прохладно. Но если в студии и царил холод, за ее пределами стало теплее. Облачный фронт прошел, и пояс высокого давления пришел ему на смену.
– Итак, температура будет повышаться, – говорила я в четверг утром без пяти восемь.
– Десять секунд, Фейт.
– И, как видно на диаграмме, – я нажала на кнопку, – давление будет расти.
– Восемь, семь…
– Так что вскоре мы опять сможем насладиться солнцем.
– Слава богу.
– После обманувшего наши надежды холодного сентября.
– Шесть, пять…
– И будем надеяться…
– Три, два, один…
