— То есть секс.
— Да, секс. У нас была страсть. — Дора поморщилась, но Мэри-Ли продолжала, не обращая на нее внимания: — Но нас привлекло друг к другу нечто большее. Каждому из нас не хватало чего-то очень существенного. Того, что другой был готов — нет, был рад — предоставить.
— О, я не сомневаюсь, вы с радостью предоставили моему восемнадцатилетнему сыну отдушину для его похоти.
— Да, — без колебания признала Мэри-Ли.
Она не знала, как много может позволить себе сказать, сказать ли Доре, что вчера Скотт наконец открылся ей, признался, что восстал против стероидов, навязанных ему Уэсом?
Для Мэри-Ли это признание стало наименее шокирующим. А вот как рассказать Доре о том, что Уэс проделал с Миллисент? А может, она уже знает? Но, если нет, она не в состоянии, чтобы рассказывать ей сейчас. К тому же Мэри-Ли не была лицемеркой. Ее только что застали в постели с учеником. Так ей ли кидать камни в Уэса или в кого бы то ни было еще? Она решила придерживаться фактов, но слегка отретушировать их.
— Я также давала Скотту возможность облегчить душу после всего того давления, которое оказывал на него ваш муж. Я выслушивала его. Он делился со мной своими мыслями, планами, мечтами…
— Не приукрашивайте свою роль, Мэри-Ли. Священники, которые растлевают мальчиков, не гнушаются выслушивать их исповеди и давать отпущение грехов. Вы всего лишь сексуально изголодавшаяся старая дева, нашедшая себе послушного партнера.
— Конечно, вы правы, — с грустью согласилась Мэри-Ли. — Правы во всем. Единственное, что может служить мне оправданием: Скотт уже достиг возраста согласия. По закону меня нельзя признать растлительницей несовершеннолетнего. Но с точки зрения этики это было… — ей не хотелось говорить «предосудительно». Немного подумав, она сказала: — …недопустимо.
Несколько минут обе женщины молча смотрели в огонь. Дора наклонилась вперед, поставила локти на колени и оперлась подбородком на ладони. В таком положении она долго сидела, не двигаясь, дрова в камине тем временем прогорели до углей, их снова надо было перемешать.
Наконец она опустила руки и повернула голову к Мэри-Ли.
— Ведь вы любите моего сына, правда?
— Всем сердцем, — тихо отозвалась Мэри-Ли. — Но не расстраивайтесь, Дора. Вам незачем беспокоиться, я не разрушу жизнь Скотта. До того, как это началось, пока он был еще прекрасной грезой, я уже знала, что, если чему и суждено возникнуть между нами, это будет нечто временное. Я понимала, что это не может, не будет и не должно затягиваться. С самого начала я решила в один прекрасный день тихо уйти из его жизни, избавить его от неловкости или чувства вины из-за нас.
Она отвернулась и с грустью взглянула на огонь.
— Я знала, что этот день придет. Я знала, что он разобьет мне сердце, а может быть, и Скотту тоже, хотя всеми ми хотела этого избежать. В ожидании этого дня я дожила каждой минутой, проведенной вместе с ним. Я знала, что, если о нашей связи станет известно, меня будут забрасывать грязью до конца моих дней. Мне было все равно. Раз в жизни я нарушила правила. Я жила минутой, стараясь не думать о неизбежном исходе, чтобы не омрачать отпущенное мне время с ним. Я давала ему все, что у меня было, все, что могла отдать. — Мэри-Ли вновь перевела взгляд на Дору. — И я бы сделала это опять без малейшего сожаления.
Две женщины смотрели друг на друга с полным пониманием. Они сами не знали, кто из них сделал первое движение, потому что обе практически одновременно протянули руки через разделявшее их пространство между креслами. Они крепко взялись за руки, а потом и обнялись, цепляясь друг за друга, потому что больше цепляться им было не за что.
Глава 30
«Подглядываешь в окно за моими фантазиями».
Его губы сомкнулись вокруг ее соска, он втянул сосок в рот, и она подумала, что сейчас умрет от наслаждения. Передвинувшись к другой груди, он прошептал:
— Голышом гораздо лучше, чем через одежду.
— Ну, положим, ты и через одежду сумел найти все, что нужно.
— У меня есть свой встроенный теплоискатель.
— Да уж, что есть, то есть. — Пленительно улыбаясь, она провела ладонью вниз по его животу, обхватила его пальцами и принялась массировать. — Я видела, как ты мылся, — призналась она шепотом.
Он вопросительно взглянул на нее.
— В оконном стекле. Твое отражение. Это вышло случайно, но…
Прижавшись губами к ее губам, он прошептал:
— Но что?
— Мне стало жарко, и сердце забилось часто-часто.
— От того, что ты сейчас делаешь, мне стало жарко и сердце бьется часто-часто.
Сжимая и поглаживая, она снова довела его до полной эрекции. Когда она принялась разминать бархатистую головку, нажимая на самое чувствительное место, он простонал:
— О боже, Лилли.
— Это замечательный теплоискатель.
— У меня есть еще один.
В мешанине скомканных одеял она даже не заметила, как он очутился у нее между ног, а его руки — у нее под бедрами. Он приподнял ее навстречу своему рту и второму теплоискателю — языку. Он приобщил ее к такому уровню близости между двумя человеческими существами, к таким плотским радостям, о существовании которых она до сих пор не подозревала.
Неужели она действительно выкрикнула его имя ? Или ей только показалось ? Как бы то ни было, крик громким эхом отдавался у нее в голове и в сердце.
Мгновения спустя, когда он вновь глубоко погрузился в нее, она заглянула ему в глаза, взглядом передавая все то, что хотела сказать, но не находила слов.
Он нежно улыбнулся. Он понял. Тирни все понял.
* * *
Придя в себя, Лилли увидела, что находится в жилой комнате коттеджа. В камине горел огонь, поэтому ей не было холодно. Желанный солнечный свет струился сквозь одно из окон, на котором занавеска была отодвинута. Шея у нее болела, но не сильно, как при растяжении мышц.
И она была в наручниках.
Тирни!
Боже, она грезила о нем, о прошлой ночи, о том, как они занимались любовью! Лилли едва не заплакала от негодования и унижения, но лишь одно рыдание вырвалось ее груди Она не могла позволить себе предаваться этим чувствам в такую минуту. Надо будет приберечь их на потом. Если, конечно, она выживет.
Лилли лихорадочно оглядела комнату и прислушалась, не слышно ли его в других комнатах, но быстро поняла, что она в доме одна. Она сидела на полу под стойкой бара, отделявшей жилую комнату от кухни. Ее руки были прикованы к опорной железной скобе под стойкой. Кисти онемели от недостатка кровообращения, наверное, это ощущение дискомфорта и заставило ее очнуться.
Она поднялась на колени, чтобы ослабить давление на руки. Ее ингаляторы лежали на сиденье ближайшего к ней табурета, их вполне можно было достать, если вытянуть пальцы. Там же стояла чашка с водой. Как предусмотрительно! Тирни позаботился, чтобы она не испытывала жажду и дышала свободно. Он хотел, чтобы она была в отличной форме, когда будет ее убивать.
