Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
Федор Барятинский сидел рядом и прислушивался к каждому слову, пытаясь понять, о чем идет речь, бросал любопытные взгляды на колчан, лежавший перед ними. Муса спрятал лук подальше, а изодранный сайдак, как он его называл, оставил Едигиру. Едва дождавшись, когда их возница уснет, Едигир и Федор уползли и темноту и там принялись внимательно ощупывать колчан изнутри.
— Есть! — прошептал Едигир, — тут они лежат, монеты.
— Дай и мне пощупать, — попросил Федор и, просунув руку внутрь, ощутил упругость от находящегося на самом дне и аккуратно подшитого кусочком кожи золота. Хотелось закричать от радости, но они лишь пожали в темноте друг другу руки и, блаженно откинулись на землю, зашептались о том, как предъявят выкуп и вернутся обратно из плена.
Через несколько дней пути их обоз въехал в Бахчисарай. По кривым улочкам навстречу бежали босоногие мальчишки, показывали пальцами на пленных, громко крича:
— Урус, урус ведут! — некоторые кидали в них арбузными корками и громко смеялись, если попадали кому-то в голову. Едигир скорчил страшную физиономию и зарычал, подражая вою. Мальчишки кинулись врассыпную, а кони, хоть и устали после многих дней пути, понесли, да так, что сонный Муса чуть не вывалился из повозки. Он в изумлении уставился на пленных, спросив с недоверием:
— Послышалось мне или в взаправду волки выли? — те лишь расхохотались, с удивлением глазея на необычные дома, невысокие ограды из белесого ноздреватого камня, раскидистые деревья и виноградники, которые, казалось, росли на каждом свободном клочке земли. Федора удивило, что на улицах почти не было собак и люди жили открыто, ни как у них в Москве, отгородившись друг от друга саженными заборами. Тут же из каждого двора можно было попасть через проход в стене к соседям. Женщины, стоявшие на плоских крышах, переговаривались между собой, делились впечатлениями, кричали, указывая на каждую проезжающую мимо них повозку, радуясь возвращению мужей, отцов, братьев и просто знакомых. У Федора даже закружилась голова от обилия красок, острых незнакомых запахов, чужой гортанной речи и приветливых, совсем не злобных лиц. Ему раньше рисовалась неволя обязательно сопровождающаяся свистом бича, непосильной работой, страхом смерти. Тут же он увидел совсем иное — любопытство, интерес… и даже жалость. Одна старуха подала ему большую половину арбуза и что-то прошамкала неразборчиво. Федор поклонился ей и спросил:
— Василий, чего она сказала, — тот рассмеялся, находясь в возбуждении от новизны окружающего, ответил:
— Красивый, говорит, ты, пожалела тебя.
Федор вспомнил, как по московским улочкам, когда он еще был мальчишкой, гнали вереницу пленных татар в оборванных, цветастых засаленных халатах, с бритыми головами, уныло бредущих друг за другом, и русские женщины тоже давали им кто лепешку, кто калач, с жалостью провожая взглядами.
"Зачем же и кому нужна война, — подумалось ему, — ведь все люди так одинаковы в душе добры и гостеприимны, будь он хоть татарин, хоть немец или русский. Мало ли какие у них обычаи, все они думают одинаково да и живут также. Ну почему же тогда матери пугают детей страшным словом "татарин" и они идут каждый год в набег на наши города? Вон у них, сколько своего добра, неужели им этого мало? Зачем им наши леса и болота?"
Муса сумел уладить так, что пленных разместили у него в доме и разрешили остаться там до особого распоряжения Дивей-Мурзы.
Первое время хозяин не отправлял их на работу, давая отоспаться и сытно кормил. Но, увидев, что те окрепли и даже мучаются от безделья, вручил им большие корзины и повел на свой виноградник, показав, как правильно обламывать гроздья, укладывать в корзины и носить в подвал, где они спелый виноград помещали в большой чан. Работа была нетрудной, и они легко справлялись с ней, а вечером, лежа на плоской крыше лачуги, где жили, смотрели на огромные как бы набухшие звезды и, тихонько переговариваясь, незаметно засыпали под потрескивание южных цикад и шорохи, доносившиеся со всех сторон. Они долго обдумывали, как вручить золотые монеты в качестве выкупа одному из ханских визирей, но так, чтобы он не присвоил их себе, не подумал, что золото краденое. Федор считал, что это можно поручить Мусе, но Едигир упрямо тряс головой, не доверяя хозяину. Помог случай. Однажды к ним во двор вошел человек, в котором без труда по одежде можно было узнать русского. Он поинтересовался, не те ли они пленные, за которых татары запросили выкуп. Барятинский едва не кинулся к нему на шею, вскричав:
— Да, да! Мы и есть. Прислал ли отец деньги?
Но пришедший ответил, что гонец с деньгами еще не прибыл, а лишь через купцов, следующих из Москвы, находящемуся в Бахчисарае русскому послу воеводе Даниле Чулкову, князь Петр Иванович Барятинский прислал весточку, чтобы тот помог сыну облегчить его участь в татарском плену. Пришедший назвался Андреем Клобуковым и поинтересовался, чем он может помочь пленным. Тогда они и рассказали о золоте находящемся у них. Клобуков перешел на шепот и спросил, хватит ли его, чтобы заплатить требуемую сумму. Те пожали плечами, поскольку не знали, сколько запросили татары за них.
Едигир нырнул в свою лачугу, вытащил из угла запрятанный там колчан, надорвал подкладку и вынул золотые монеты, аккуратно завернутые в мягкую кожу, вернулся во двор и незаметно вручил их Клобукову. Тот ушел, пообещав рассказать обо всем Чулкову, а уж тот попробует обратиться к хану Девлет-Гирею при первой возможности.
Потянулись однообразные дни ожидания. У пленников пропал сон, корзины с виноградом становились все тяжелее, и Муса несколько раз злобно кричал, заставая их сидящими возле пустых корзин. Наконец, на исходе второй недели Андрей Клобуков вновь появился во дворе и нос к носу столкнулся с Мусой, который закричал на него, что не допустит к пленным, пока тот не принесет разрешение ханского визиря и не заплатит ему за их содержание.
— Они у меня больше проели, чем заработали, — кричал он в лицо опешившему Клобукову, — если хан решит, что можно обидеть бедного человека, то пусть он все имущество мое забирает. Я скажу на совете старейшин, а там все уважают Мусу, что хан забыл обычаи предков. А моя добыча в походе принадлежит только мне. Я заплатил четверть добытого в ханскую казну, и пусть они отработают за то, что ехали на моей повозке, питались моей едой и укрывались моей одеждой.
Наконец Клобуков, плохо владеющий татарской речью, объяснил разгоряченному Мусе, что готов заплатить за все, но ему надо знать, во сколько оценивает тот содержание пленных.
— Сто монет! — в запальчивости выкрикнул Муса, — по пятьдесят на каждого, так будет справедливо. Клобуков почесал в голове, попытался спорить, но Муса был непреклонен и даже не разрешил повидаться ему с пленниками.
Вечером с соседней крыши их окликнул подросток и озорно поблескивая глазами, позвал к себе во двор. Когда они перепрыгнули через заборчик и подошли к нему, тот зашептал:
— Один человек просил сказать, что денег только на одного хватит, — и тут же протянул маленькую ладонь, выпрашивая вознаграждение за переданную весть, Федору Барятинскому ничего не оставалось, как отдать ему шелковый кушак, который ему удалось чудом сохранить. Мальчишка одобрительно зацокал языком и спрятал его за пазуху.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
