Мисс Дэллоуэй понимает – на каком-то первобытном, неуловимом уровне, находящемся где-то в глубинах подсознания, – что не может надеяться незаметно, тайком подобраться к своей цели. Единственная ее надежда – это быстрота и элемент неожиданности.
Собрав последние капли энергии, чудом оставшейся в теле, она готовится к последнему броску. Злобное упорство велит волочащейся ноге зашагать как следует, дает сил поднять камень над головой. Кажется, сам воздух, будто незримая рука, пытается удержать ее, но воля толкает ее вперед, и с нетвердого шага она переходит на бег.
И даже если бы ее барабанные перепонки и не лопнули во время взрыва, она едва ли признала бы в боевом кличе, который вырывается из ее глотки, свой собственный голос.
14.56
Что это – обезьяна? Или медведь на задних лапах? Вот все, что приходит в голову Фрэнку при виде этого пугала в лохмотьях, которое с воем несется на него из-за деревьев, устрашая воинственным сверканьем единственного глаза. Ему даже в голову не приходит, что эта безобразная визжащая тварь на задних лапах может быть человеком.
Камень, зажатый в лапе странного существа, начинает опускаться по дуге. Для защиты или бегства уже нет времени.
И вдруг что-то обрушивается на этого обезьяно-медведя, отшвыривает его в сторону, выбивая камень из лапы. Фрэнку мерещатся мускулы, светлая шерсть, вертикальные черные полосы…
Тигрица.
Обезьяно-медведь навзничь валится на землю. Он молотит тигрицу, которая уже придавила ему грудь передними лапами. Существо отчаянно хватается за ее шкуру, пытаясь найти хоть какую-то точку опоры, а тигрица опускает голову и смыкает челюсти вокруг его шеи, однако оно продолжает сопротивляться и после того, как хищница одним кивком огромной белой головы разрывает зубами его горло. Издавая чудовищный хрип, обезьяно-медведь бьется, как машина, которая уже сломалась, но все еще движется по инерции; его хаотичные, спазматические усилия становятся все слабее по мере того, как тигрица отъедает от него все новые куски.
И только когда обезьяно-медведь наконец прекращает бороться, Фрэнк замечает на груди распростертого тела покоробленный, обугленный пластмассовый прямоугольник, в котором все еще можно опознать удостоверение сотрудника магазина, и тут он понимает, кто этот обезьяно-медведь (вернее, кем он был).
Фрэнк отворачивается. Но если он может отвести глаза от этого зрелища – тигрицы, пожирающей мисс Дэллоуэй, то от звуков чавканья – чавканья человечиной – деваться некуда. Эти звуки всегда будут преследовать его.
Наконец они прекращаются. Насытившись, тигрица оставляет истерзанную добычу.
Фрэнк слышит, как мягкие лапы деликатно ступают по траве, приближаясь к нему. Он замирает, закрывает глаза и пытается слиться с окружающей средой. Если бы он только умел маскироваться среди деревьев и лиан так, как умеет это делать среди витрин и полок с товарами! Если бы он только мог каким-нибудь образом сделаться незаметным для тигрицы, слившись с джунглями, как делает это в магазине, становясь почти невидимкой для покупателей. Но – увы. Здесь он сам – подозрительный посетитель, а вот тигрица – Призрак.
Тигрица останавливается перед ним и тянет вперед свою розоватую от крови морду. Она обнюхивает его правую руку – ведет носом вдоль рукава до локтя и опять вниз, потом вниз по штанине и снова вверх, к паху. Она втягивает ноздрями воздух и выдыхает со слышным свистом. От нее исходит резкий запах земли и мочи.
Фрэнку больше всего на свете хочется пуститься наутек, но он приказывает себе стоять на месте и не шевелиться.
Тигрица всматривается ему в лицо своими лазурными глазами, и в глубине ее глотки рождается какой-то звук – вроде рыка, только нежнее.
Звук настолько тих, что Фрэнк так никогда и не поймет, уж не примерещился ли он ему вообще. Но точно так же, как ему вовеки не забыть ужасного чавканья, с которым тигрица поедала мисс Дэллоуэй, не забыть теперь и этого нежного, ласкового рокота в пасти зверя. И всегда он будет недоумевать: неужели это в самом деле было – а именно так ему слышится сейчас – мурлыканье?
Звериная шкура на миг слегка касается кончиков пальцев его правой руки, шерстинки щекочут их, и Фрэнк осторожно размыкает веки: вот, тигрица медленно удаляется, опустив хвост, проходит мимо обглоданного трупа начальницы отдела «Книг» и направляется в сумрачную зелень Зверинца. Постепенно она растворяется в темноте леса, сливаясь своими полосками с пятнистыми тенями листвы, мало-помалу превращаясь в призрачную серую тигриную тень, а затем вдруг становится частью джунглей, лишенной определенной формы.
15.12
Проходит некоторое время, и Фрэнк замечает, что сидит на камне возле ручья на какой-то поляне – вполне возможно, на той самой, где сегодня утром впервые увидел тигрицу. Над ячеистой сетью поднимаются, сужаясь к куполу, ярусы атриума. Вдоль парапетов виднеются лица – многие смотрят вниз, на него. Пожарные сирены уже замолкли. В любом другом месте организовали бы полную эвакуацию из помещения – в любом, кроме «Дней». Как – потерять целых два часа прибыльной торговли?
Отряд сотрудников Зверинца продирается к нему через джунгли. Он слышит, как они перекрикиваются между собой. Они одеты в кольчужные комбинезоны и вооружены винтовками с транквилизирующими пулями. Они уведут его отсюда, проводят в безопасное место.
Ручей с журчаньем бежит по своему каменистому руслу, образуя длинные, петлистые, мелководные извивы; то здесь, то там на ровной поверхности неожиданно собираются и лопаются пузыри. Из оросительных труб со свистом вырывается туман водяных капель, окропляет Фрэнку голову, превращая его волосы в скопление плоских, свалявшихся крысиных хвостиков. Природа уже подхватила свою дирижерскую палочку, и птицы Зверинца снова пробуют голос; насекомые тоже подобрали инструменты и начали пиликать.
В руке Фрэнк держит свой сломанный, раздавленный «сфинкс». Внимательно вглядывается в треснувшее стекло экрана. Вглядывается с восторгом и легким удивлением.
Работники Зверинца сейчас подойдут.
Скоро он отсюда выберется.
42
Семидневная лихорадка: при возвратном тифе – остром инфекционном заболевании, возбуждаемом спирохетой, переносимой клещами или вшами; характеризуется повторяющимися приступами, между которыми бывают периоды ремиссии, длящиеся также около семи дней
16.30
Процедура дознания сама по себе оказалась не очень страшной. Строгий шотландец-коротышка, который ее проводил, вел себя сурово, но не грубо. В отличие от многих людей, по роду службы каждый день сталкивающихся вплотную с человеческими проступками, он не вполне утратил уважение к другим людям. Он обошелся с ними достаточно вежливо, за что Линда была ему благодарна. Она нашла в этом хоть слабое, но утешение: на нее не смотрели как на существо, лишившееся всякого достоинства.
