Некоторое время все молчат, потом Понди говорит:
– Раз ты об этом спрашиваешь, Пёрч, я думаю, мы все не прочь перекусить. Что-нибудь простое. Сможешь быстро соорудить нам что-нибудь? – Его голос будто исходит из каких-то недр, звучит гулко и пусто, как со дна колодца.
– Перекусить? Конечно, сэр. Думаю, в холодильнике еще остался холодный ростбиф. Сэндвичи с ростбифом вас устроят?
– Сэндвичи с ростбифом – как раз то, что нужно.
– Семь порций? – спрашивает Пёрч, бросая быстрый взгляд на спящего Криса. В том, как он сидит, есть что-то странное: руки бессильно висят, подбородок уперся в грудь…
– Разумеется, – отвечает Чедвик. – Семь сэндвичей. По одному для каждого.
– Потому что мы здесь собрались всемером – правда, Пёрч? – говорит Субо.
– В этом не может быть никаких сомнений, мастер Субо, – соглашается неутомимо-флегматичный дворецкий.
– Потому что магия Семерки имеет жизненно важное значение для успеха магазина, – вставляет Серж. – Так говорил наш отец.
– Именно так он и говорил, сэр.
– И это правило нельзя нарушать, – добавляет Питер.
– Ни в коем случае, мастер Питер.
Братья говорят глухими, замогильными голосами, словно люди, чудом выжившие в крушении поезда, и Пёрчу приходит в голову мысль – уж не поразил ли их какой-то замедленный шок, наступивший после взрыва.
– Больше распоряжений не будет? – осведомляется он.
К тому времени его глаза уже привыкли к тусклому освещению, и, приготовившись уходить, он хорошенько всматривается в фигуру младшего сына Септимуса Дня.
Крис почти совсем не похож на прежнего Криса. Крис – это перекрученное, искалеченное, изувеченное подобие Криса, вроде восковой фигуры, слишком долго пролежавшей на солнце. Его кожа сплошь покрыта кровавыми узорами – это та же кровь, которой выпачканы стол и ковер. Его повисшие плетьми руки чудовищно изуродованы, а подбородок прижат к ключице под таким неестественным углом, который для живого человека был бы попросту нестерпим. Один глаз скрыт под распухшими черными веками, второй же тревожно выпучен и похож на студенистый шар с прожилками. Губы расплылись, как пара пурпурных грибов, а нос почти приплюснут, как будто он был из пластилина и кто-то ударом кулака смял его в лепешку. Волосы свалялись и слиплись в мокрую кашу с приставшими к ней осколками кости.
На этот раз сохранить внешнее спокойствие, не дрогнув и ничуть не изменившись в лице (а такая привычка естественным образом сложилась у Пёрча за долгие годы его службы), оказалось, пожалуй, невероятно сложной задачей.
Он оглядывает по очереди всех шестерых живых сыновей Септимуса Дня и видит в их расширенных побелевших глазах страх, а также нечто другое, нечто такое, что ему не хочется называть.
– Отныне Крис будет находиться с нами каждый день, – сообщает Понди Пёрчу. – Он начал новую жизнь.
– Я… Да, я вижу, сэр. Конечно.
– Я лично буду следить за тем, чтобы он вовремя вставал и поспевал к завтраку. Понимаешь?
– Да, сэр, конечно.
– Вот и хорошо. Ну, Пёрч? – Понди пытается придать своему голосу привычное властное звучание, но выходит у него неумело, как будто ребенок передразнивает взрослых. – Принесешь нам сэндвичи?
Перч в последний раз обводит взглядом стол, потом очень медленно прикрывает глаза и так же медленно кивает.
– Разумеется, господа, – говорит он. – Сэндвичи для семерых, сейчас будут.
