— На гражданке на этот случай сосательные конфетки дают, — вздохнул Сергей.
— Тут не на гражданке, — заметил Плетнев. — Можешь пулю пососать…
Сергей неодобрительно хмыкнул и снова закрыл глаза.
* * *
— Кармаль не имел права покидать Прагу, — говорил новый глава государства и вождь партии. — Но дело не в этом. Если бы из Праги он поехал в Женеву или Лондон… Но он направился в Москву! Зачем? Я уверен: договориться, чтобы его переправили в Кабул!.. И они его переправят! Им какая разница, они ничего не понимают в том, что происходит! Они не помнят, что уже через два месяца после революции он тайно организовал и провел съезд фракции «Парчам»! С чего и начался раскол в партии!.. Они отправят его сюда — а здесь он по старой привычке начнет мутить воду!..
Джандад, стоявший перед ним навытяжку, в очередной раз кивнул.
— Он дурак, каких свет не видывал, — продолжал Амин. — Думает, его здесь встретят с распростертыми объятиями! Да все уже давно забыли, кто такой Бабрак Кармаль!.. Но, возможно, у него все-таки осталась крупица разума. И тогда, боюсь, он объявит себя последователем и учеником Тараки. Продолжателем его идей!.. А это уже опасно. Короче говоря, в Кабул Кармаля допускать нельзя.
Амин поднялся и стал расхаживать по кабинету.
— Кстати, смотри, как любопытно получается, — рассуждал Амин. — Четыре дня назад он смылся из Праги. И при этом, по твоим словам, две недели не было спецрейсов на Баграм… А теперь идет спецрейс. Странное совпадение, а? Тебе не кажется, что именно этим спецрейсом он и летит? А?
Джандад закусил губу и сощурился.
Покинув кабинет шефа, начальник службы охраны прошел к себе, сел за стол и резкими движениями указательного пальца набрал телефонный номер.
Послышались длинные гудки.
Джандад ждал, постукивая пальцами по столешнице.
Когда ему наконец ответили, Джандад изложил приказ и терпеливо выслушал сбивчивый ответ.
— Ты правильно говоришь, дорогой Нуриддин, — сказал он затем. — Так и есть — у нас свобода. Делай, что хочешь. Хочешь — оставайся начальником аэропорта «Баграм». А не хочешь — садись в тюрьму. Потому что, если борт четыре нуля шесть благополучно сядет, тебе не миновать самой вонючей ямы того заведения, что известно тебе под именем Пули-Чархи. Решай сам… Удачи тебе, дорогой. Всех благ. Спокойной ночи…
Положил трубку и, глядя в одну точку, медленно, с напряжением потер ладони.
* * *
Приборы сумеречно освещали лица пилотов, одинаково одетых в летные комбинезоны стального цвета без погон.
— Ай эм намбер зироу зироу зироу зироу сыкс, — говорил бортпереводчик. — Ду ю андестенд ми? Зироу зироу зироу зироу сыкс. Окэй, окэй, ай си… Айм гоинг ту ду ит райт нау, сэнк ю.
Он повернулся к командиру и отрапортовал:
— Все в порядке, полоса свободна.
Сквозь низкую облачность уже просвечивали аэродромные огни. Две строчки уходящих вдаль оранжевых светляков постепенно приближались.
— Полоса здесь, конечно, дерьмо, — риторически заметил командир корабля, ни к кому конкретно не обращаясь.
…Чуть поодаль от ВПП стояли четыре «УАЗика», освещенные посадочными огнями.
Два советских военных советника, выбравшиеся из первой машины, задрав головы, смотрели на приближавшийся самолет.
— Садится, — констатировал один из них.
Сразу после его слов огни на поле разом погасли, и все погрузилось во тьму.
— Ёо-о-о-о! — сказал он и почему-то схватился за фуражку, как будто нахлынувшая тьма могла сорвать ее с головы…
…И точно так же сказал командир корабля, невольно подаваясь вперед:
— Ёо-о-о-о!
— Что за черт?! — крикнул второй пилот. — Не сядем!
— Отставить панику! — рявкнул командир, а потом сказал сквозь зубы: — Продолжаем посадку! Иначе в гору впишемся! Высоты уже все равно не набрать!..
…Ревущая громада самолета пронеслась над темной посадочной полосой, и второй советник, стоявший около УАЗика, тоже придержал рукой фуражку и заорал, перекрикивая гул:
— Садится!
…Руки пилота окаменели на штурвале.
В лобовом стекле отражались внутренности кабины — пять фигур, застывших как при игре в шарады.
Шасси самолета жестко коснулись бетона. Лайнер бросило влево. Во вспышках сигнальных огней было видно, как дым смешался с клубами пыли.
В салоне стоял треск и грохот.
Бойцов швыряло по салону, летала кладь, афганские министры с дикими воплями кувыркались в проходе.
Бабрак Кармаль, вмертвую схватившись за сиденье, кое-как удерживался на месте.
Плетнев подскочил, чтобы помочь.
Двигатели бешено взревели.
Тряска утихла.
Плетнев смотрел в круглые, как у лемура, испуганные глаза Бабрака.
— Ёлки-палки! — оторопело выговорил он по-русски. Но, правда, с сильным акцентом.
Когда самолет остановился, дверь пилотской кабины открылась. Командир корабля вышел, оглядел пассажиров, собиравших разлетевшиеся в разные стороны вещички, и сказал, усмехаясь:
— Ну, братцы, с вас по стакану!
План взятия Парижа
Долину Баграма щедро припорошил свежий снег. Красное солнце поднималось, склоны сияли и светились, а вершины гор розовато сверкали, будто посыпанные алмазной крошкой.
Холод стоял совершенно лютый — градусов двадцать, наверное.
АВИАБАЗА «БАГРАМ», НАЧАЛО ДЕКАБРЯ 1979 г
Плетнев и Зубов несли от солдатских палаток батальона по здоровущей охапке дров. Понимая, впрочем, что никаких дров все равно не хватит. Потому что отапливать капонир — все равно что Среднерусскую возвышенность или отроги Гиндукуша. Два земляных вала, покрытые сверху щелястым настилом. Боковины завешены брезентом. Ветер мгновенно выдувает тепло. В щели сыплет снег… Нет, никто не спорит, может быть истребителю-перехватчику здесь на самом деле уютно…
Аникин пропустил их в капонир, и они с треском и шумом побросали дрова возле буржуйки.
— А ну-ка тише там! — недовольно прикрикнул один из тех двоих, что расставляли на столе аппаратуру. Этот выглядел русским. Второй смахивал на афганца. Подопечные сбились в кучку в дальнему углу. Бабрак Кармаль стоял перед ними и, как обычно, что-то втолковывал.
Зубов поднял руки успокоительным жестом — извините, мол, нечаянно. Выпятились на волю.
— Пойти чайку вздуть… — пробормотал Зубов, озираясь. — Пошли?
— Нет, — Плетнев помотал головой. — Прогуляюсь. Засиделся…
— Ну давай, — напутствовал тот. — Смотри только в Индию не загуляй!
