Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Шмидт-фабрикант по духу вполне соответствовал своему троюродному (или четвероюродному) брату Петру Шмидту. Как и последний, фабрикант был психически ненормальным человеком (этот факт говорит о том, что психические отклонения в роду Шмидтов, видимо, были наследственными). Дальние родственники даже лечились в одних и тех же психиатрических лечебницах. Как и Шмидт-моряк, Шмидт-фабрикант активно участвует в событиях 1905 года (возможно, троюродные браться даже как-то взаимодействовали).
Увы, судьба фабриканта была не менее печальной, как и его родственника-моряка. Миллионера также использовали революционеры, пока он был нужен, а потом уничтожили. Отличие состояло лишь в том, что Шмидта-моряка использовали как офицера-изменника, а от фабриканта революционерам были нужны только деньги.
Находясь в тюремной психушке, Шмидт-фабрикант по чьему-то внушению отписал все свои капиталы Социал-демократической партии, после чего почему-то сразу умер. То ли уголовники зарезали, то ли сам зарезался, но как-то очень уж вовремя. Родственники Шмидта это странное завещание, разумеется, пытались опротестовать, ссылаясь на психическую невменяемость фабриканта. Тогда революционеры занялись сестрой покойного Елизаветой, чтобы та уступила им свою долю наследства. Однако Елизавета была ещё несовершеннолетней и деньгами поэтому распоряжаться не могла. Но выход был всё же найден. Сожителем Елизаветы стал некто Арон Шмуль Рефулов (Михаил Таратута). Он уговорил девочку вступить в фиктивный брак с социалистом Игнатьевым, что сняло проблему несовершеннолетия. Доступ к шмидтовским деньгам был получен.
…Пётр Шмидт добился того, о чём мечтал всю свою жизнь, — он стал знаменит. Имя его облетело всю Россию. Каких только возвышенных слов не писали о нём.
Вот лишь некоторые выдержки воспоминаний о Шмидте уже знакомого нам его адвоката А. Александрова: «Чтобы передать его „светящееся“ лицо (!)… нужна кисть великого художника, я весь отдался непосредственному созерцанию. Лицо Шмидта говорило о вечности… Он двигался с необычайной лёгкостью, точно не прикасаясь к земле (!)… Манерой держать себя, он напоминал пленённого льва… Он сообщал какое-то магнетическое очарование… Сила ораторского дарования Шмидта не поддаётся описанию… Когда Шмидт говорил, то казалось, присутствуешь при творимой легенде. Его голос, высоко и гордо поднятая голова, его процесс мышления, красочность слов, — это всё легенда, баллада, сказка из-за облачных высот… (!) Когда судьи… со слезами (?!) слушали величайшего трибуна, тогда был момент, что не трудно было потерять рассудок… (!) Если бы Шмидт крикнул в эти минуты часовым: „Арестуйте или убейте судей!“ — его слова были бы для них законом…» и так далее.
Наверное, так возвышенно и проникновенно не писалось даже о Святых Угодниках. Именно так, как признаёт сам автор, и начинала твориться великая легенда о «красном лейтенанте», легенда, просуществовавшая вот уже более ста лет.
РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ
…Наступил семнадцатый год. Имя Шмидта снова стало популярным. Его превозносили кадеты и меньшевики, эсер и сам Главковерх Керенский! Тот факт, что никто не мог сказать ничего внятного о политических пристрастиях «красного лейтенанта», стало хорошим поводом для весьма интенсивной эксплуатации его имени всеми, кто имел в том необходимость.
Первым за идею возвеличивания лейтенанта Шмидта ухватился… Колчак, бывший в ту пору командующим Черноморским флотом. К слову, Колчак и Шмидт были давними знакомцами. Оба в своё время вместе плавали мичманами на броненосном крейсере «Рюрик». Совершенно ясно, что в 1905 году Колчак, как и все остальные офицеры, говорил о своём бывшем соплавателе с презрением и негодованием. Теперь же испуганный репрессиями против офицеров в феврале семнадцатого на Балтике, Колчак делал всё возможное, чтобы «подружиться» с матросами, не останавливаясь даже перед сделкой со своей совестью. Теперь он во всеуслышание рассказывал на митингах, что не только знал, но и всегда любил «красного лейтенанта». Тот факт, что Колчак использовал для собственной популяризации имя Шмидта, говорит прежде всего о его беспринципности и отсутствии каких бы то ни было моральных принципов, ибо Колчак не мог не знать всех авантюрных перипетий судьбы «красного лейтенанта». А поэтому попытки множества последних «исторических» публикаций выставить Колчака как некого рыцаря чести без страха и упрёка не выдерживают никакой критики.
Итак, по приказу Колчака останки Шмидта и расстрелянных вместе с ним матросов торжественно перевезли в Севастополь, при этом на судне, которое перевозило гроб Шмидта, подняли вице-адмиральский флаг. Уже одно это ставит Колчака в первую шеренгу «детей» лейтенанта Шмидта. Затем при огромном стечении народа гроб перенесли на руках от Графской пристани до Покровского собора, где и состоялось временное захоронение. На митинге в честь этого мероприятия выступал сам Колчак, сказавший долгую и проникновенную речь о героизме «красного лейтенанта». Для участия в похоронах специально приехала делегация ветеранов 1905 года из Одессы. Кто они были? Уж не члены ли того самого таинственного комитета? Нечего сказать, в хорошей компании вращался вице-адмирал Колчак! Где уж до него прямому и бескомпромиссному бедняге Чухнину!
Впоследствии, будучи арестованным в Иркутске местным ревкомом и давая ответы на задаваемые вопросы, Колчак скажет, что вынужден был пойти на прославление подвига Шмидта под давлением его сына Евгения, весьма настырного молодого человека в чине прапорщика, который пришёл к комфлоту и потребовал организовать своему отцу торжественное перезахоронение. Зная весь жизненный путь Колчака, в то, что его можно было столь легко разжалобить, верится с трудом.
Любопытно, что Шмидт-младший отправился на линейный корабль «Ростислав» и на митинге команды обратился с призывом к матросам переименовать корабль, некогда стрелявший по революционному «Очакову», в линкор «Лейтенант Шмидт». В книге воспоминаний «На „Новике“» Гаральд Граф уделит внимание сыну лейтенанта Шмидта Евгению. Цитирую: «В Севастополь приехал сын известного предводителя бунта на „Очакове“ в 1905 году, лейтенанта П. Шмидта. Ему устроили торжественную встречу. Увидев на ленточках у некоторых матросов надпись „Ростислав“, Шмидт сказал: „"Ростислав", да? Ваш корабль — это грязное пятно на всём Черноморском флоте; он усмирил "Очакова", а его команда расстреляла моего отца…“ Поднялся страшный галдёж. В этот же день на „Ростиславе“ экстренно собрался судовой комитет. Долго спорили, кричали, дело доходило чуть ли не до драки, но ни на чём не порешили, и, по случаю ужина, отложили заседание до следующего дня. На следующий же день вопрос утратил остроту и как-то больше не поднимался». Видимо, не так уж и хотелось…
Помимо этого приехавший в мае 1917 года в Севастополь сын Шмидта потребовал расправы с бывшим лейтенантом «Ростислава» Карказом, который почему-то не предусмотрел для пойманного Шмидта сухую и чистую одежду, ругал пленённого матерно и грозил ему кулаком. Евгений Шмидт требовал революционной расправы над обидчиком, говоря, что требует правосудия, а не политической мести. После этого Карказа привлекли к суду, на котором его и оправдали за отсутствием состава преступления. Судьи справедливо отметили, что никто Шмидта не заставлял силой переодеваться в робу кочегара, а матерная брань в России уголовным преступлением не считается. В октябре 1917 года Карказ был снова арестован. На этот раз члены нового революционного суда были настроены иначе, и подсудимый был приговорён за неуважительное отношение к «красному лейтенанту» к 10 годам тюрьмы. Однако революционным матросам этого показалось недостаточно, и в апреле 1918 года Карказ был зверски заколот штыками на Малаховом кургане.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
