Пища закончилась на восьмой день — а поначалу сэр Кэррадок о ней и думать не хотел. Господь милосердно посылал путникам дождь, так что воды было достаточно. Всех занятий — прочувствовать единение с Богом, мощь творения, силу первозданного хаоса. Пощупать спиной хребты морских допотопных гадов. Если в Палестине да в Аравии пустыня предстает раскаленными песками, если грекам верно служат острова и горы, кочевым народам степь, а славянам лес, ирландцам и бриттам достался океан. Не призрачные видения-миражи. Не пронзительная синь, напоенная хрустальной прохладой вершин. Не бескрайний мир, равный небу — только чуть ниже. Не горнее стремление смолистых стволов, перепевающихся кудрявыми шапками. Вздымающиеся и опадающие стены воды, летящие — и бесконечные — дожди. Движение. Вечное, неостановимое, всесильное. А потом — ясная зелень воды и тепло дневного светила, покачивание, зыбкое и нежное. Крики чаек и запах — такой же, как тот, на который Кэррадок вышел из туманного мира. Запах берега.
— Не будет грехом нам и весла в руки взять — Господь явил назначенную землю! — заявил один монах.
— Значит, нас ожидают труды, — хмыкнул другой, — иначе выбросило бы на берег. Но это и хорошо. Если у Него есть для нас работа, нет ничего радостней!
Стоило вытащить верное суденышко на берег, как тучи сомкнулись. Ни дождь, ни снег не пошел — и то хорошо. Зато к запаху берега примешался еще один. Знакомый. Запах гари.
Кэррадок, невзирая на пост, чувствовал себя легким и бодрым. Проверил меч. Лук, не подготовленный к морской дороге, отсырел и быть оружием на время перестал.
— Ну что, братья, — спросил весело, — вам нашлась земля? А мне — дело. Лес в такую погоду не загорится, и даже соломенная крыша — только если очень постараться. Кто-то постарался. Значит, рыцари здесь очень нужны.
Анна проснулась от упавшей за шиворот капли. Холодной! Перевернулась на спину, отодвинулась. Следующая капля шлепнулась мимо. Полотняная крыша палатки колебалась под барабанными ударами. Дождь. Это хотя бы привычно.
А там, за Северном, был снег. Снежинки ловила на раскрытые ладони Нион-Луковка, белый и сырой покров, словно плесень, укутал последний город Хвикке — Бригстоу. Впрочем, это одно название — город. Жидкий частокол, символическое прикрытие разбросанных на пару миль вдоль берега бревенчатых домов под соломенными крышами.
Ни следов, ни копоти. Только склизкая белизна. Ни пленных, ни добычи, ни боя. Эйра-мстительница, так жаждавшая битвы и крови, выла от злости. Потом метнулась к Луковке, с камнеметом помогать. Воины торопливо обшаривали город в поисках забытого саксами барахла. Кой-что и нашли. Потом были каленые ядра, шипящие в мокрой соломе крыш, и алое над белым. Так закончилась главная гавань Хвикке. Здесь больше не будет приветливой пристани для дикарей с континента. Только головни и волчий вой.
Потому, что бритты тоже уходят. Нельзя откусывать слишком много. Подавишься!
Немайн шуршит пергаментом, ей для такой работы глаза не нужны. Эйра свернулась клубочком, но не сопит. Значит, спит вполглаза. Не зря. Пусть здесь уже своя земля и вдоль дорог привычно патрулируют рыцарские разъезды, в лесах могут скрываться банды. Впрочем, войско возвращается по собственным следам. Значит, по линии складов и лагерей. А это — еда, топливо, защита. Всего вдосталь. Но вот шатер уже прохудился!
Анна отодвинулась от протечки подальше. Проследила, как очередная капля упала мимо. Вот и хорошо. Сон вернется быстро, особенно если смотреть на продавленное водой полотно и считать про себя капли…
Дрему разорвал окрик:
— Не надо!
Увы, поздно. Для Эйры. Анна успела откатиться. Сидова сестренка, конечно, хотела как лучше. Прогнать нависший над старшей ученицей водяной пузырь. В результате истрепанная ткань разошлась, и Эйра получила ведро дождевой воды на голову. В феврале.
Пришлось вытирать — и растирать, в четыре руки, пристраивать поближе к угольям.
— Раз я не сплю, — предложила дрожащая Эйра, — и кухарить моя очередь… Сыр у нас есть, лепешки остались, угли не остыли.
— Горячие гренки с сыром тебе не повредят, — согласилась Анна.
— И вообще, мы Имболк не отмечали. Забыли, — улыбается Немайн. — А весну зачем обижать? А то не придет!
На угли встал котелок, внутри забулькал сыр. Это уже не камбрийская манера, сидовская. Как и макать в сыр кусочки лепешек, насаженные на длинные палочки.
Всякий народ острова Придайн любит сыр, хоть и по-своему. Камбрийцы лучше всего разбираются в теплом и жареном. Выходит, сиды тоже.
— Вернемся, — Эйра мечтательно закатывает глаза, — вернемся в «Голову» — к нам на жидкий сыр полгорода сойдется. Потом иные и дома такому научатся.
— Кто не поленится котел скрести, — фыркнула Анна. Отчего-то казалось, что случилось важное. Которое она вот-вот упустит.
— Я не поленюсь, — сообщила Немайн. — Жареная корочка — самое вкусное. А еще туда можно макать не только лепешки.
— Точно! Ну так будем проезжать долину Тафа, свернем к побережью. Мидий наберем. Представь — мидии в сыре. Еще лучком жареным засыпать!
Анна поняла. Случилось нужное. Ушат холодной воды, теплая компания, по-домашнему вкусная еда растопили лед в сердце Эйры. Еще вчера она умела только плакать об отце, мечтать о мести да исполнять обязанности младшей ученицы. Теперь рядом снова сидит живой человек. Вот, о семейном деле вспомнила.
Наутро Анна поймала сиду за плечико, пошептала в ухо.
— Конечно, свернем! — объявила та во всеуслышание. — Мидии — это здорово!
И шепотом:
— А как их ловят-то?
— Просто. Главное, будем проезжать Кер-Глоуи, не забудь прихватить грабли.
Освобожденный Кер-Глоуи тих и безлюден. Не город — крепость. Лишь переклички патрулей. Немайн даже показалось, что снова ошиблась временем суток.
— Теперь точно день?
— Точно. Вон солнце тебе в макушку светит. У тебя здесь есть дом? Думаю, и грабли сыщутся.
«Дом Сибн» тих. Будто вымер.
— У них урок.
Как бы подсмотреть, не мешая? А вот здание форума, что бок о бок. И окна тоже. Несмотря на свежую погоду, распахнуты. И что же там, в «Доме Сибн»?
На фоне мрамора стен — свежесрубленные скамьи и длинные столы. Разновеликие ученики выводят первые буквы. Учитель — молодая женщина, воительница, если судить по паре длинных кос и пристроенной на столе перевязи с мечом. Другая взрослая сидит позади класса. Тоже учится, а заодно присматривает, чтоб ребятня не шалила. Плед черно-желтый. Оглядывается. Да это Тэсни!
Выражение лица сложное: удивленное, задумчивое и — счастливое. Не привыкла к новой жизни? Да, прежде за душой было только имя. И то — тайно.
Теперь, кроме имени и свободы, и отец. Гвентский рыцарь. Долго присматривался — видно, на мать оказалась похожа. Потом и спросил: сколько осеней назад родилась да как матушку звали. Прослезился, припомнив ту, что укрыла и выходила подраненного при набеге на Хвикке молодца.
