Адвокат Констана по фамилии Ларосильер, к которому я обратился, сказал, что едва ли я мог выбрать для этого более неудачное время. Этот американский гражданин и этнический гаитянин с широченной, как бочка, грудью, изысканно одевался в дорогие костюмы, а разговаривал на уличном жаргоне, мешая его с юридическими терминами.
Ларосильер отрицал сам факт массовых убийств в Работё, но вместе с тем выражал опасения, что Констана линчуют в случае его экстрадиции. Именно потому, что ситуация для его клиента складывалась почти тупиковая, он согласился устроить мне встречу с ним (о местонахождении Констана в тот момент почти никому не было известно).
Я подъехал к офису Ларосильера в Ньюарке, штат Нью-Джерси, во второй половине дня. Адвокат проводил какое-то совещание, и, поджидая его в приемной, я слышал непонятную креольскую речь с редкими репликами на английском. Вдруг дверь кабинета распахнулась, и оттуда вышел высокий мужчина в двубортном костюме. Под пиджаком у него была надета водолазка с высоким воротом, в левом ухе поблескивала серьга. Я не сразу узнал Констана: он здорово раздобрел с тех пор, как его фотографировали во время диктатуры, я же его знал только по этим снимкам. Отяжелевшее лицо уже не казалось столь угрожающим.
— День добрый, как поживаете? — вежливо приветствовал он меня.
Акцент в его речи был почти не заметен, да и выглядел он, к моему удивлению, как обычный американец. Мы устроились в небольшом зале для переговоров, служившем также библиотекой. С минуту Констан молчал, покачиваясь на стуле, потом задумчиво произнес:
— Настало время Тото самому говорить за себя…
Всего мы провели более десятка встреч. На протяжении нескольких месяцев Тото рассказывал мне свою историю, иногда его монологи длились непрерывно часами. Он перебирал при этом собственные записи, чужие письма и дневники и другие материалы своего архива.
Параллельно я брал интервью у людей, которые считали себя жертвами диктатуры, а Тото — палачом; беседовал с сотрудниками различных правозащитных организаций, с наблюдателями ООН, представителями гаитянских властей, действующими и бывшими официальными лицами Белого дома, Госдепартамента, Иммиграционной службы и разведки. Большинство этих людей никогда раньше не высказывались публично по делу Констана. Мне удалось также заглянуть в некоторые прежде засекреченные отчеты разведки и постановления Госдепартамента.
Таким образом я смог воссоздать не только биографию военного преступника Эммануэля Констана по прозвищу Тото, но узнать, как правительство США тайно поддерживало этого человека, а затем укрывало его от правосудия.
Вуду и военизированные отряды
В октябре 1993 года президент Билл Клинтон направил корабль США «Харлан Каунти» с боевым экипажем на борту к столице Гаити Порт-о-Пренсу. Началась широкомасштабная международная акция по поддержке первого в истории Гаити демократически избранного президента Жана Бертрана Аристида.
Аристид, пришедший в политику католический священник, был страстный оратор. Он пришел к власти в конце 1980-х, объединив в своей программе социалистические лозунги с христианской идеей равенства и свободы. Неимущие гаитяне — а таких на острове было подавляющее большинство — почитали его как отца и звали уменьшительным именем Титид; военные и немногочисленные богачи видели в нем опасного радикала.
Спустя всего год после прихода к власти Аристид был свергнут и бежал в Соединенные Штаты. В стране начался террор. Было убито множество людей. Это пробудило в конце концов совесть у международной общественности, и появление американского судна приветствовали как символ возвращения стабильности и хоть какого-то подобия демократии на многострадальный остров.
11 октября, когда «Харлан Каунти» входил в гавань, для официальной встречи его прибыла группа представителей ООН и США во главе с временным поверенным в делах США на Гаити Викки Хадлстоном. Их сопровождало множество журналистов. Все столпились у ворот и ждали, когда их пропустят на территорию порта. Однако ожидания оказались напрасными. Сохранились кадры документальной съемки: Хадлстон сидит в автомобиле рядом с главой местного отделения ЦРУ и говорит в рацию, обращаясь к отправленному для переговоров служащему посольства:
— Скажите начальнику порта, что мне нужно с ним поговорить.
— Мы ему уже несколько раз это повторили, но дело не стронулось с мертвой точки.
— Скажите, что я жду у ворот и что он должен немедленно открыть.
— Он не желает разговаривать… он удрал.
— Добейтесь, чтобы открыли ворота.
— Персонал настроен враждебно. У нас могут быть проблемы.
И в этот момент в дело вмешалась банда вооруженных людей под командованием тогда еще никому не известного тридцатишестилетнего Тото Констана. Они успели уже заблокировать пристань, где должен был пришвартоваться «Харлан Каунти», а теперь окружили автомобиль Хаддлстона и принялись колотить по капоту с воплями: «Смерть белым! Смерть белым!» Их едва набралась бы и сотня, большинство было вооружено только вилами, но такая демонстрация, причем всего через несколько дней после того, как американские войска понесли потери в Сомали, подействовала убедительно. Констан на славу расстарался перед фотокамерами корреспондентов: его оборванцы били в африканские барабаны и вопили «Сомали!», как будто это был их боевой клич. Наоравшись, они вновь устремились в порт и направили фары своих мотоциклов в открытое море, где все еще ждал в нерешительности «Харлан Каунти».
На следующий день президент Клинтон принял решение отозвать судно. Это было одно из самых позорных отступлений в истории Соединенных Штатов, а легкость, с которой Америка сдалась, удивила даже самих бандитов.
— Мои люди так трусили, что чуть было не разбежались, — признавался репортерам Констан. — Но я уговорил их держаться до последнего, и вдруг американцы поджали хвост! Мы и не надеялись.
С этого дня и выросла недобрая слава Констана и его Фронта развития и прогресса Гаити (обычно Фронт обозначается аббревиатурой FRAPH, что напоминает креольское слово frapper — «бить, поражать»). Эта организация была создана им за несколько месяцев до описываемых событий и представлялась как движение «снизу», как «порыв масс», который сметет популистскую партию Аристида.
На старой пишущей машинке Констан печатал и раздавал прессе прокламации: «FRAPH — это народное движение, в котором все социальные слои крепко сплетены в идеальной гармонии». Но это была весьма своеобразная политическая партия: активным членам сулили бесплатную еду и выпивку, а новых сторонников вербовали из вооруженных отрядов, бесчинствовавших на острове, которыми матери пугали детей. Вопреки заявлениям о всеобщем единении, Констан публично заявлял:
— Если Аристид вернется, он покойник. Аристид и все его сторонники — враги народа.
При этом Констан изображал из себя эдакого джентльмена-разбойника, цивилизованного вождя дикарей. На торжественной церемонии, посвященной основанию Фронта, стоя в окружении вооруженных охранников, он выпустил на волю белых голубей; он отказался от формы военизированных отрядов — камуфляжа, широкополой шляпы и темных очков — и расхаживал в костюме и с бамбуковой тросточкой.
