— Мой отец не успокоится, пока не увидит меня владелицей богатого поместья, а Блэкторн — в руинах, — промолвила она безжизненным голосом. — Мое безрассудное желание восстановить справедливость погубило твоего брата.
Сердце ее сжалось: вот сейчас Саймон холодно согласится с ее словами и отвернется от нее навсегда, как в свое время от Мари.
И вдруг она почувствовала, как он гладит ее по голове.
— Мы найдем выход, — уверенно произнес он.
— Мы?
— Да, мы — Дункан, Эрик, Доминик и я. Мы соберем всех наших рыцарей.
— И оставите все замки без защиты.
Саймон промолчал.
— Мой отец может быть дьявольски терпелив, когда захочет, — сказала Ариана, не отрывая взгляда от своих стиснутых на коленях рук.
— Да, по нему это видно, — хмуро кивнул Саймон.
— Барон достаточно богат, чтобы оставаться здесь, пока он не получит то, за чем пришел. Ему нужны владения в Англии, и он сделает все, чтобы их заполучить.
Саймон не проронил ни звука.
— Вам не удастся победить Чарльза Проницательного — он тщательно продумал свою игру, — продолжала Ариана. — И если король Англии или отец Эрика не ссудит денег на укрепление Карлайсла, барон отнимет Блэкторн у твоего брата.
— Боюсь, король не сможет дать нам денег — у него и без нас довольно просителей, — задумчиво произнес Саймон. — Этот год в Англии на редкость неурожайный.
— А отец Эрика?
— Роберт Скрытный ненавидит всех Посвященных — даже собственного сына.
Ариана слабо покачала головой в безмолвном отчаянии.
— Тогда нас ничто не спасет, — глухо промолвила она.
Прохладные густые локоны скользнули по руке Саймона. Незнакомое тревожное чувство пронзило вдруг его душу.
— Ты так сердита па меня, что не хочешь даже смотреть мне в лицо? — мягко спросил он.
Ариана тут же вскинула голову. Саймон стоял совсем близко к ней. Выражение его лица было сурово и мрачно. Ворот его рубашки был наполовину расшнурован, будто он задыхался, поднимаясь к ней по лестнице.
— Я? Сердита на тебя? — повторила Ариана. Неподдельное изумление светилось в ее прекрасных дымчатых глазах.
— Да. Сердита на меня за то, что я предал твою правду и отомстил за тебя слишком поздно, — горько промолвил Саймон. — За то, что твоя правда ничего не смогла изменить. За то, что я не умею, не могу… любить.
Ариана взглянула ему в лицо, и сердце ее упало — такая боль была в его глазах.
— И не смогу полюбить даже тебя, моя храбрая маленькая пташка, — резко произнес он. — Тебе пришлось столько пережить от рук мужчин, но это не убило твою душу. Ты спасла мне жизнь. Ты научила меня парить, подобно волшебному Фениксу, умирая и вновь возрождаясь в пламени страсти. Ты заслуживаешь… большего, чем я могу тебе дать.
Страдание и безнадежность звучали в его голосе, и Ариана почувствовала, как слезы подступили к ее глазам.
— Ты ни разу не предал меня. Ни разу, — твердо возразила она. — Ты чуть не погиб, спасая мою жизнь, в то время как я была для тебя всего лишь обузой — строптивой невестой, на которой ты женился из преданности своему брату.
— Ты никогда не была для меня обузой. Я возжелал тебя с первой же минуты, как увидел. И никогда мне еще не приходилось так желать женщину — это пламя жарче, чем адский огонь.
Ариана улыбнулась, и улыбка ее была печальной и прекрасной, как слезы, что медленно текли у нее по щекам.
«Вожделение. Страсть. Желание.
Но не любовь».
— Теперь я знаю, как сильно ты желал меня, — вздрогнув, промолвила она, вспомнив ласки Саймона.
Он заметил ее движение и почувствовал, как огонь пробежал по его жилам, сжигая в пламени страсти всю горечь и боль прошлого, с которым можно было смириться, но которое нельзя было исправить.
— Ты даже дрожал от желания — так сильно ты хотел меня, — прошептала Ариана, — но ты ни разу не взял меня силой. Ты был нежен, когда другие мужчины были жестоки; тобой владела безрассудная страсть, когда другими — холодный расчет; ты был щедр, тогда как другие скупы и себялюбивы. И я должна сердиться на тебя? Нет, Саймон. Ты благословение, ниспосланное мне свыше.
— Ариана…
Голос его пресекся, словно что-то сдавило ему горло. Правда Арианы открылась ему вдруг так ясно, как если бы он заглянул ей в душу.
Саймон медленно и осторожно запустил пальцы в ее роскошные черные волосы и, чуть приподняв ее лицо, стал осыпать его быстрыми поцелуями, собирая губами слезы, дрожащие у нее на ресницах.
— Когда я думаю о том, что сделал с тобой этот подонок… — хрипло прошептал он.
Его поцелуи ласково касались ее лба, щек, ресниц, губ. Ариана дрожала от этих легких прикосновений и тихо плакала, глядя в замкнутое, напряженное лицо Саймона.
— Забудь об этом, — настойчиво сказала она. — Я больше об этом не вспоминаю. Даже во сне.
— Над тобой жестоко надругались, и это предательство так глубоко ранило твою душу, что она почти умерла, заледенела. И все же…
— Ты исцелил меня, — торопливо прервала она.
— …ты пришла ко мне тогда на крепостную стену и доказала, что такое настоящая страсть.
Ариана попыталась что-то сказать, но слова замерли у нее на губах.
— И я взял тебя прямо там, на крепостной стене, — продолжал Саймон. — Я стоял спиной к ледяному ветру, но чувствовал только твое…
Он на мгновение умолк: дрожь желания и какая-то непонятная тоска внезапно пронзили его тело.
— …твое тепло, ласково обволакивающее меня, — наконец договорил он. Голос его был хриплым и напряженным. — Ты пришла и отдала мне все, кроме своей невинности.
— Мне нравилось быть с тобой, — прошептала Ариана, приблизив свои губы к его губам.
— Я знаю, — ответил он. — Твое наслаждение пролилось знойным дождем.
Саймон почувствовал, как ее тело вспыхнуло при этих словах.
— Я… я не знала, что так бывает, — прошептала Ариана. — Я не могла… остановиться.
— Я знаю, — выдохнул Саймон, нежно покусывая ее губы. — Я и не хотел, чтобы ты останавливалась. Я мог бы стоять там вечно — пускай вокруг меня бушевали бы дождь, снег и ветер, — только бы твоя страсть согревала меня своим огнем.
Саймон языком провел по изящной линии губ Арианы, и из ее груди вырвался слабый стон удовольствия.
— Ты дрожала и плакала в моих руках, как сейчас, — сказал Саймон, — и молила только о том, чтобы наши объятия не кончались. Ты отдала мне все, кроме своей невинности.
— Я желала тебя до безумия.
— Я тоже.
— Мне хотелось быть с тобой вечно.
