– Невероятно, совершенно невероятно! – воскликнул Барнум. – Подумать только – спать с трупом! Нет, это самое жуткое, что я когда-нибудь слышал – почище твоих рассказов, а это о многом говорит! Но, по крайней мере, одной тайной меньше. А то я никак не мог понять, зачем было Ватти так далеко тащить тело Баллингера и класть рядом, прежде чем покончить с собой.
– Да, – сказал я, – хотя это в то же время лишь сгущает покров тайны над другим вопросом, а именно: где находятся теперь останки Баллингера?
– Но почему ты ничего не сказал обо всем об этом Дрисколлу? – спросил Барнум.
– Я знал, что если поделюсь своими сведениями с шерифом Дрисколлом, то – и это в порядке вещей – скоро об этом будут знать все, – ответил я. – Особенно же я боялся, что правда может нанести глубокую душевную рану одному человеку. Я имею в виду Генри Торо. Много лет тому мистер Торо был страстным поклонником невесты Ватти, Присциллы Робинсон. И он явно продолжает питать к ней сильное чувство. И действительно, безутешная скорбь, связанная с ее смертью, почти наверняка была одной из причин, побудившей его оставить общество и уединиться в своей хижине на берегу Уолдена.
Я не закончил повествование, потому что в этот момент истина так явно предстала передо мной, что я буквально подпрыгнул в кресле и вскочил на ноги.
– Ради Бога, По! – вскричал Барнум. – Что, черт подери, случилось?
– Я должен на время взять вашу лошадь, – воскликнул я, сбегая с крыльца и поспешно направляясь к коновязи.
– Мою лошадь? – откликнулся Барнум, тоже вскакивая и суетливо бросаясь вслед за мной. – Но зачем? Куда, черт возьми, ты отправляешься так поздно?
– Все объясню, когда вернусь, – сказал я, садясь в седло. – А пока, пожалуйста, уведомьте Сестричку и всех остальных, что меня вызвали по делу чрезвычайной важности. Я скоро. – И с этими словами я пришпорил лошадь и ускакал.
Через четверть часа я подъехал к дому доктора Фаррагута. Нигде не виднелось ни единого огонька. Привязав лошадь, я поднялся на крыльцо, распахнул незапертую дверь и вошел.
Хотя было темно, я слишком часто бывал в этом доме, чтобы сориентироваться в темноте. Добравшись до гостиной, я нашарил и зажег масляную лампу. В ее тусклом свете я увидел, что со времени моего последнего визита ничего не изменилось. Все так же лежала на кресле открытая книга Палмера «Медицинские заблуждения старины», из которой свихнувшийся врач черпал рецепты для своих отвратительных снадобий – смеси трав и человеческих останков.
С лампой в руках я прошел по центральному коридору. Заглянул в смотровую. Тело Фаррагута, естественно, убрали, хотя даже в полутьме я мог различить на дощатом полу темное пятно – там, где лежал истекающий кровью доктор.
Еще несколько шагов – и я дошел до подвальной лестницы.
Осторожно спустился по расшатавшимся ступеням. Дойдя до последней, я на мгновение застыл и огляделся. Мало что изменилось с тех пор, как Луи и меня держали пленниками в этом мрачном месте. В неярком свете масляной лампы я увидел кресла, к которым мы были привязаны, похожий на ящик дагеротип, валявшийся на полу, грубый деревянный стол с янтарно-желтыми бутылями и мясницким тесаком. Тело Баллингера отсутствовало – этого и следовало ожидать. Хотя теперь мне казалось, что я знаю, где его искать.
Я поднял лампу и посмотрел в другой конец подвала. Однако лучи ее были слишком слабыми, чтобы озарить дальние углы. С отчаянно бьющимся сердцем я двинулся вперед.
И почти сразу замер, негромко вскрикнув. Как помнит читатель, прежде из выступа в стене было вынуто несколько рядов кирпичей. Теперь же дыра была полностью заложена!
Я был прав! Я разгадал последнюю головоломку доктора Фаррагута.
Когда я предупредил Фаррагута, что после обнаружения моего трупа подозрение немедленно падет на него, он ответил загадкой: «Куда ходит на водопой Генри Торо?» Тогда ответ показался мне до нелепости простым. Как я предположил, доктор намеревался привязать к моему телу несколько камней и утопить его в глубоких водах Уодденского пруда.
И только когда я сидел на крыльце с Барнумом, смысл загадки стал мне ясен. Уже в который раз неисправимый доктор ублажал свою страсть к вымученным каламбурам. Я внезапно понял, что правильный ответ не «Уолден», а «уолдин»[26], то есть «замурованный». Выступ в кладке трубы должен был стать местом захоронения моих останков! Этим и объяснялись горка кирпичей, песка, бадья с раствором и мастерок, которые я заметил у выступа.
Разгадав головоломку Фаррагута, я одновременно раскрыл тайну исчезновения тела Баллингера. Существовало только одно объяснение заложенной дыры в стене. Застрелив дагеротиписта, Питер Ватти оттащил его тело в другой конец подвала, запихнул в проем, который затем быстро заложил. Судьба, уготованная мне доктором Фаррагутом, постигла его гнусного сообщника!
Почему Ватти решился на это, было, конечно, загадкой из загадок. Поскольку он собирался вернуться домой и покончить с жизнью, вряд ли его так уж волновало, обнаружат тела жертв или нет. Труп Фаррагута он скрыть даже и не пытался.
Конечно, подумал я, проникнуть в темный лабиринт мотивов, движущих безумцем, невозможно. Учитывая смертельную ненависть, которую он питал к Баллингеру, вероятно, Ватти почувствовал, что может нанести дагеротиписту последний удар, надругавшись над его трупом.
Как только эти мысли мелькнули у меня в уме, я был потрясен предположением столь жутким, что волосы встали дыбом у меня на голове.
Охваченный неудержимой дрожью, я подошел к стене, занес ногу и изо всех сил ударил носком ботинка по свежей кладке.
В ответ на это почти сразу же раздался хриплый, мучительный стон.
Моя грудь тяжело вздымалась, колени дрожали, душой овладел ужас, продиктованный не малодушием, а страшной правдой. Очевидно, выстрел, который мы с Луи слышали, когда бежали из дома, не был роковым. Намеренно ли, неумышленно ли Ватта всего лишь ранил своего врага, прежде чем замуровать его в стену.
Значит, Герберт Баллингер был погребен заживо!
Я инстинктивно огляделся в поисках орудия, с помощью которого мог бы освободить его: кирки, топора или молотка – чего-нибудь, чем можно было проломить стену. Однако, пока я оглядывался по сторонам, иное, противоположное чувство стало исподволь завладевать мною.
Первое побуждение – спасти дагеротиписта от смертной муки – коренилось в присущей всем и каждому человечности. Но разве существо, подобное Герберту Баллингеру, который в своих чудовищных крайностях превзошел даже Гелиогабала, застуживало право называться человеком? Простое перечисление его жертв – Лидия Бикфорд и Эльзи Болтон, миссис Рэндалл и Салли, Ладлоу Марстон и Гораций Райе (чью смерть он подстроил с такой дьявольской изощренностью), а также бог знает скольких еще – наводило на мысль, что он был скорее демоном, а не человеком.
