это наш с тобой сын.
Готовлюсь к волне возмущения, которая явно приближается. Но вместо этого все эмоции исчезли с его лица, сменившись растерянностью. Он ничего не говорит, лишь пытается осмыслить услышанное, устремив на меня глаза. Я расправляю плечи, заставляя себя выдержать его взгляд, и продолжаю:
– Я не знала, что беременна, пока не приехала в Калифорнию, а к тому времени уже понятия не имела, где ты и как тебя найти.
Выражение его лица становится жестким и непроницаемым.
– Ты хотя бы пыталась?
– Как? Ты же играл в военного корреспондента. – Слова слетают с моих уст прежде, чем я успеваю их обдумать. Это самооправдание, на которое я не имею права. Я могла разыскать его, если бы захотела. Но решила не искать.
– А потом? После войны? – Теперь он злится, и его голос набирает силу по мере того, как он осознает чудовищность моего проступка. – Дикки знал, как меня найти. Ты просила его переслать мне книгу, помнишь? Книгу, в которой, кстати, ни разу не упомянут мой сын.
Я киваю, смахивая слезы, ком в горле мешает мне говорить.
– В тот день, когда вы с Дикки собирались вместе обедать… Теперь мне ясно, почему ты сбежала, узнав, что я в ресторане. Вдобавок на протяжении почти двух десятилетий мое лицо красовалось практически в каждой витрине книжного магазина страны. Не уверяй меня, что не знала, как меня найти, Мэриан. У тебя было на это сорок три года. Ты могла легко это сделать, всего лишь сняв трубку с телефона.
Я готовилась к его гневу, но не к той пронзительной боли, которую слышу в его голосе, не к блеску слез в его глазах.
– Хеми…
Он резко отворачивается, шагает в другой конец комнаты, затем снова встает ко мне лицом.
– Ты настолько сильно меня ненавидела?
– Я никогда тебя не ненавидела. Хотела, пыталась, но…
– Ты скрыла от меня ребенка. Нашего сына! Как ты могла?
Вопрос, который он задал мне много лет назад на титульном листе «Сожалеющей Белль». Только теперь он означает нечто иное, нечто неизмеримо худшее.
– Ты разбил мне сердце, – отрывисто отвечаю я, понимая, что этого недостаточно, сознавая, что никогда не будет достаточно слов, чтобы это исправить. – Когда ты ушел, а затем эта статья появилась в «Ревью», я не могла поверить, что ты так со мной поступил.
– Я этого не делал.
– Тогда я этого не знала. Откуда мне было знать?
– Значит, ты сочла оправданным лишить меня моего ребенка. – Он проводит пальцами по волосам, жестом настолько знакомым, что у меня сдавливает грудь. – Господи, ему уже сорок два года. Взрослый мужчина. И я все это пропустил.
Гляжу на него сквозь слезы, не зная, что еще сказать.
– Мне очень жаль, Хеми. Мне невероятно жаль. С того момента, как Закари родился – каждое мгновение каждого дня на протяжении последних сорока двух лет, – я смотрела на него и видела твое лицо. Лицо мужчины, который обещал любить меня вечно, а затем, не сказав ни слова, исчез. Я уверяла себя, что человек, способный на такое… – Мой голос срывается, и я сдерживаю рыдания. – Я думала, что, узнав о сыне, ты вернулся бы, Хеми, но ненавидел бы меня за это. И в конце концов оставил бы нас обоих. Одно дело – оставить взрослую женщину. Другое – поступить так с ребенком. Я не могла допустить, чтобы подобное случилось с Закари.
– За кого ты меня принимала? За человека, способного бросить собственного ребенка?
– Я понятия не имела, кто ты такой и на что способен. Насколько мне было известно, ты предал мое доверие и нарушил слово. Но все это я простила бы. Чего я не могла простить, так это того, что ты ушел из моей жизни, не сказав ни слова, как будто я для тебя – никто. Я видела, что бывает, когда мужчина теряет интерес к жене, и что происходит при этом с детьми. – Я закрываю глаза, чувствуя, что набегают новые слезы. – Мне казалось, я не смогу снова тебе доверять.
Между нами воцарилась невыносимая тишина. Такое чувство, будто все наши общие воспоминания исчезли, осталась только эта ужасная новая реальность. Хеми стоит, сгорбившись, его лицо словно состоит из теней и острых углов, когда он смотрит на фотографию нашего сына. Наконец он поднимает глаза и пронзает меня острым взглядом.
– Вчера в баре ты сказала, что ты просто… стала жить дальше. Так вот о чем ты говорила. Ты растила нашего сына. Без меня.
Заставляю себя посмотреть в его глаза, полные такой боли, что у меня разрывается сердце.
– Мне очень жаль, Хеми.
– Дикки знал?
Я киваю.
– Закари всегда был точной копией тебя. Мы с Дикки постоянно из-за этого ссорились. Он считал, что тебе следует знать. Я полагала, это не его дело. После того обеда мы крупно повздорили. И никогда больше не виделись.
– Ты настолько сильно желала от меня это скрыть, что прекратила общение с любимым племянником? Потому что он считал, что я заслуживаю принимать участие в жизни моего сына?
Как мне заставить его понять, что я чувствовала и чего я боялась? Боялась не только за себя, но и за своих детей, а также за ту жизнь, которую для них построила.
– Я не могла позволить тебе вернуться в нашу жизнь, Хеми. Только не таким образом. Отправлять к тебе сына на выходные и праздники, на каждое второе лето… Делить пополам оплату музыкального лагеря, сталкиваться друг с другом на концертах. Вежливые незнакомцы, у которых общий сын. И нужно было учитывать Илезе. Как бы это отразилось на ней?
– Илезе?
– Моя дочь. Закари было два года, когда я ее удочерила. Они выросли как брат и сестра, и я позволила всем думать, что это так и есть. Если бы у Закари вдруг появился отец, стало бы неловко.
– Так же неловко, как мне узнать о существовании сорокадвухлетнего сына?
Говорю себе, что не имею права защищаться, что после того, что я сделала, мне следует просто молча принять все упреки, но не могу оставить как есть. Он не должен думать, что мне легко далось такое решение: пока рос Закари, не проходило и дня, чтобы я не подвергала сомнению сделанный мной выбор.
– Я не это имела в виду, Хеми. К тому моменту, как ты появился на горизонте, прошло уже очень много времени. Мы так долго были только втроем. Я боялась…
Он поднимает руку, останавливая меня.
– Не хочу слушать. Этому нет оправданий.
– Я не оправдываюсь. Я согласна, что была неправа. Не важно, что произошло, в любом случае я не имела права скрывать от тебя Закари. – Слезы затуманивают мое зрение. – Не знаю, как еще это сказать и что еще сделать.
Он стоит с непреклонным видом, скрестив руки на
