В ходе этого диалога Кребс что-то быстро пишет в тетрадку.
– Нас четырнадцать человек, из них трое – немцы, – после паузы говорит Чуйков. – Удобнее ехать полковнику… Есть!
– Можно ли мне поговорить с полковником? – спрашивает Кребс.
– Пожалуйста, – разрешает Чуйков.
Кребс и подполковник Дуфвинг выходят, но вскоре возвращаются.
При них генерал Чуйков берёт трубку и говорит:
– Приказываю связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном и дать Геббельсу с нами связь.
– Правительство Германии должно быть авторитетным, – заявляет Кребс.
– А вы считаете, что при полном поражении Германии ещё сохранился авторитет Гитлера? – спрашивает Чуйков.
– Вы видите наши страдания, – серьёзно говорит Кребс. – Может быть, авторитет фюрера несколько меньше, но он ещё велик. Его мероприятия никогда не смогут измениться. Новые люди, новые правительства будут основываться на авторитете Гитлера. Может быть, база будет шире, демократичней. Я это допускаю. Но мы хотим сохранить себя. И если Англия и Франция станут диктовать формулы капиталистического строя – нам будет плохо.
– Мы не хотим уничтожать немецкий народ, но фашизма не допустим! – убеждённо произносит Чуйков. – Мы не собираемся убивать членов национал-социалистской партии, но распустить эту организацию надо. Новое германское правительство должно быть создано на новой базе.
– Я уверен, что есть только один вождь, который не хочет уничтожения Германии. Это Сталин. Он говорил, что Советский Союз невозможно уничтожить и так же нельзя уничтожить Германию. Это нам ясно, но мы боимся англо-американских планов уничтожения Германии. Если они будут свободны в отношении нас – это ужасно.
– А Гиммлер?
– Разрешите говорить прямо?.. Гиммлер думает, что германские войска ещё могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно.
– Тогда, господин генерал, мне совершенно непонятно ваше упорство! Драка в Берлине – это лишняя трата крови.
– Клаузевиц говорит, что позорная капитуляция худшее, а смерть в бою – лучшее. Гитлер покончил с собой, чтобы сохранить уважение немецкого народа.
– Вы можете сообщить нам подробности самоубийства Гитлера? Что-то не очень верится, что это могло иметь место.
– Было несколько свидетелей: Геббельс, Борман и я. Труп, по завещанию, был облит бензином и сожжён. Фюрер попрощался с нами, предупредив нас. Мы отговаривали его, но он настаивал на своём. Мы советовали ему прорваться на запад.
Раздаётся звонок. Поговорив с Жуковым, Чуйков обращается к Кребсу со словами:
– Советское правительство даёт окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа в 10 часов 15 минут мы начинаем новую артиллерийскую обработку города.
– На безоговорочную капитуляцию моё правительство не пойдёт! – в свой черёд говорит Кребс.
– Сложившаяся ситуация не предполагает альтернативы! – парирует Чуйков.
– Мы не пойдём на перемирие и на сепаратные переговоры, – категорично вмешивается Соколовский. – Жаль, что вы не согласились на наши условия. Будут новые тысячи жертв. В таком случае нам придётся стереть Берлин в порошок.
Все проголодались. Кребса и других немцев приглашают к завтраку. Кребс с удовольствием ест сосиски, икру, пьёт коньяк.
– Хорошо теперь в Москве, – услышав бравурную музыку, что звучала из радио, вдруг произносит Кребс.
– А как вам нравится в Берлине?
Вопрос Соколовского смущает Кребса. А усилившаяся артиллерийская канонада напоминает о том, что ждать больше нечего.
– Пора возвращаться, – говорит Кребс.
Он и его попутчики встают с мест, вежливо прощаются с русскими и покидают комнату. Но Кребс возвращается – второпях он забыл перчатки.
Переговоры потерпели полный провал, но Чуйков мог быть доволен. От миссии Кребса русские получили ясное представление о том, где находится бункер и кто прячется в нём.
Война в Берлине продолжилась.
* * *
Как только Мюллер вновь навестил фюрера, тот не преминул у него спросить:
– Мне показалось или действительно снаружи установилась тишина? Никто не стреляет! Невероятно! Русские в Берлине, а выстрелов не слышно. Будь я на месте Сталина и в Москве, я бы никогда не пошёл на заключение мира с поверженным противником.
– Вы, верно, уловили поменявшийся вектор событий! – ответил Мюллер. – На момент переговоров, что сейчас как отвлекающий манёвр ведёт Кребс с русскими, огонь прекращён. Они отменили авиационный налёт на Берлин, но полагаться на долгое везение нам не следует. Как мне стало известно из достоверного источника, красноармейцы и их офицеры рвут и мечут, спрашивают пленных немцев, стоящих с поднятыми руками о вас и вашем местонахождении. Мой фюрер! Нам следует наилучшим образом использовать оставшиеся часы темноты. До утра ждать нецелесообразно.
– До рассвета недалеко, это точно, Мюллер! – согласился фюрер. – В темноте легче всего устраивать свои дела, ну а наши – подавно. Не могу не заметить, Генрих: вы подобрали умного пилота. Надеюсь, он не подкачает.
– Такой парень не подведёт. Я не рекомендовал бы вам, мой фюрер, плохих лётчиков, если бы сам в них не был уверен, – сказал Мюллер. – Они у меня прошли жёсткий отбор, остался он. Он по документам погиб, а для нас жив. Он выдержал испытание.
