— Веся, дрожишь вся, — тихо сказал леший.
— Страшно мне, — так же тихо призналась я.
Лешенька ладонь мою сжал, зажмурилась я, да и передала ему то, что сама видела. А видела я двоих — одного, что был зол, да зол обоснованно, и за близких боялся, за магов своих, за друзей, а больше всего за меня. И второго — ему злоба вековая могущество давала, окрыляла его, сильнее делала. И сила та только нарастала. Нарастала и крепла!
А потом и количество зрителей со стороны наблюдающих увеличилось — все подключились, и кот Ученый, и Ворон Мудрый, и Леся с Яриною, и даже леший каменный. Опосля и Водя попросился — пустили. Привыкли мы завсегда работать командою, вот и в момент тревожный все вместе были.
И все вместе застонали разом, когда Данир портал призвал, злую, вот как есть злобой исполненной ухмылку не скрывая, и отступил… слишком медленно. В смысле вроде как быстро, да только жест сей был скорее приглашающий, нежели испуганный — Данир-чародей архимага пытался за собой увлечь.
«Это кудыть он нашего мага-то заманивает?» — всполошился неведомо как оказавшийся рядом с нами домовой Тихон.
«Веся!» — скомандовал леший.
Ну я понятливая, порою, сейчас как раз та самая пора была.
Стиснула браслет обручальный, рванула резко, да и выдернула Агнехрана прямиком к нам, аккурат в воду ледяную… это случайно вышло. Да только так зол был охранябушка, что вскипела вода вокруг него, а мне маг прошипел взбешенное:
— Лллллюбимая!
И приятно так на душе стало, радостно, светло, хорошо. И вот я ведь ведунья лесная, цельных два леса у меня, и подумалось вдруг мне — а что если взять, да и изменить правила? Ну подумаешь, впускаем не каждого, а выпускаем всех, в смысле никого не держим, можно ведь поменять все, и удержать… некоторых. И так мне вдруг идея эта понравилась, сильно-сильно… Одна проблемка обнаружилась — я на общей связи была, от того воззрились на меня все присутствующие соратники, и даже каменный леший как-то умудрился взгляд укоризненный отправить прямо из центра Гиблого яра. Вот нет в них ничего романтичного, вот совсем ничего.
А быть может, могла бы я стать первой ведьмой, что взяла, да и украла себе целого архимага!
«Не смешно, — укорил меня мой лешинька».
А я и не смеялась, это улыбка была мечтательная. И мечта, что у меня появилась, она такая красивая была. Всего-то и стоило что у архимага немного силенок отобрать, а опосля в Заповедном лесу заточить навечно. И тогда счастливая я буду, сильно-сильно, и каждый день будет как праздник, и…
«Вообще не смешно», — вот уж от кого не ожидала, так это от Леси.
Нахмурилась я, и выпить бы, да только стоит передо мной Агнехран-маг, смотрит недобро, объяснений явно ожидая. И ведь дать их придется, не отвертишься.
Потянулась я к нему, ладонь к щеке родной такой прижала, да и передала все, что увидела.
Постоял Агнехран, посмотрел воспоминания, опосля на меня взглянул, да и поинтересовался с трудом гнев сдерживая:
— А я, по-твоему, значит не зол?
Забрала я ладонь свою, села удобственнее на бережку, да и сказала глубокомысленно:
— Ты можешь злиться сколько угодно, да только нет у тебя такой злобы лютой, чтобы силу в ней неограниченную черпать. А у него есть.
Сузил глаза архимаг яростно, постоял, поглядел на меня, сказать явно что-то хотел, но произнес только:
— У тебя глаза светятся. Это ты злишься?
— Я? — переспросила удивленно. — Я нет, а глаза светятся это потому что Леся злится, и леший… и кот… и ворон… и второй леший особливо, и…
Тут я моргнула, связь с соратниками верными разрывая, на мага взглянула уже своими глазами и взором своим, да и сказала:
— Ты уж как хочешь, Агнехран, а только в состоянии нынешнем ты этому злодеюке чародейскому не соперник, сильнее он. Прости за правду.
Не простил. Стоял по пояс в воде студеной, на меня взирал пристально, да явственно слова подбирал, чтобы весь свой гнев мне и высказать. А он гневался, и я понять его могла — он же не только за себя переживал сейчас, но и за магов своих, за тех кто служил ему верно, тех кого вырастил, тех кто в бою плечом к плечу стоял. И… понимала я это, а только как объяснить ему, целому архимагу что ужас наводил на всех одним своим именем, что Данир-чародей, все же сильнее. И подлее. И коварнее. И жесток сверх меры. И…
— Мы после поговорим, — очень тихо, так чтобы я только и услышала, Агнехран сказал.
Положила я клюку рядом, колени свои обняла, голову поверх уместила, да и сказала как есть:
— Охранябушка, «после» я только с умертвием твоим поговорить смогу. И то не факт.
Вскипел он, руки сжал в кулаки от гнева побелевшие, не сказал мне ничего исключительно, потому что… меня словом осторожным ранить не хотел. А так бы высказался, уж так бы высказался. В общем, мирится следовало… ему с ситуацией.
— Ближе подойди, будь добр, — попросила тихо.
Сделал шаг, приблизился.
Снова руку протянула, щеки его коснулась уж без труда, даже тянуться никуда всем телом не надо было, да и передала опять то жуткое воспоминание, как у юнца-чародея вечно молодого, от злобы словно крылья за спиной раскрываются.
Опосля в глаза взглянула охранябушке, да молча руку убрала.
Стоит он передо мной, маг что никогда голову свою не склонял, даже сил лишенный, да на меня смотрит так, что ясно без слов — он вернется, и удержать я не смогу, силенок не хватит. Такого всей мощью Заповедного леса не удержать. Только ведь и отпустить как? Я на него смотрю, позади него Заводь волшебная, ныне кабинет мага в крепости всем демонстрирующая, и лишь мне одной не комната высоко в горах мерещится, а четыре могилы, что я в своей жизни позади оставила. Три в деревеньке сгинувшей, да одна во лесу, с крестом наспех сколоченным… И не хочу я, не выдержу я могилы пятой. Его не станет, и от меня ничего не останется. Как сказать ему об этом? Как донести? Как объяснить?
— Я умру без тебя… — прошептала беззвучно.
— Я не могу остаться… — ответил честно.
И хоть вой, а понимаю я все, и решение его понимаю, и право биться за своих до конца понимаю тоже…
Но и иное мне ясно как белый день – потерять я его могу. Потерять навсегда, потому что чародей тот опаснее нас обоих, и безжалостнее вообще всех, кого знаю. И больно мне так, не продохнуть, всей грудью не вздохнуть. Тяжело так. Да только я ту боль сжала крепко-накрепко, внутри удержала, никому не показывая, и мыслить себя заставила рационально. Да, и так тоже умею, научилась уж, жизнь заставила.
— Агнехран, — сказала и поняла вдруг, что я его имя вечно произносить готова, — ты рубашку сними, да подойди ближе. Тот что Даниром зовется, он удар со спины нанес, и как ведьма я вижу какой – проклятие он наложил, видимо иглу использовал, как Заратар когда-то. И прежде чем ты пойдешь сражаться с тем, кто сильнее тебя, могущественнее, да подлее в сто раз, дай хоть от проклятия тебя избавлю.
