красивых девушек иногда черпали воду в кувшины, смеялись и плескались у колодца. Они с удовольствием пили воду, небрежно, проливая чуть ли не половину. Вода стекала по их подбородкам и шеям на грудь, а затем ниже, и падала крупными каплями на песок. Не сразу Фред обратил внимание на эту странность — уж очень показно девушки этим занимались. Он понял — эти красавицы тут неспроста.
Сосед слева опять что-то закричал.
— Да что ты пытаешься мне сказать?! Я не понимаю, — тут до него дошло. Фреду было известно, что удача иногда приходит в нужный момент. Благодаря общению с Фаинхом, он знал, что пилоты говорят по-английски, так как изучают термодинамику, заимствованную из Мира Полярной Звезды. Поэтому английский знали и Фаинх, и Аммерт. Вряд ли найдётся безумец, который попрётся в эту пустыню по суше, а значит, в основном, сюда попадают пилоты. Каковы шансы, что пилотом окажется и сосед? — Эй! Ты говоришь по-английски? Английский! Энхелиш.
— Энхелиш? — обрадовался тот и покивал. — Да. Я говорю на энхелиш.
— Пилот?
Пленник замолчал. Мимо прошли двое надсмотрщиков.
— Не хочу без языка остаться, — произнёс он, когда те миновали.
— В каком смысле?
— Здесь порядки такие. Много болтаешь — язык долой. Много ходить — ноги долой! А пытаешься вылезти — руки. Так что ты, парень, лучше сиди как все. Голову спрячь. А то, не дай Демиурге! И это... разденься.
Фред обратил внимание, что по-прежнему одет в толстовку, майку, штаны и массивные ботинки. Всё это он снял, аккуратно постелив на солому. Верхнюю одежду он положил на землю, а на толстовку — майку и штаны. Сверху постелил лоскутку, сняв всё, кроме набедренной части.
— Что это у тебя? «Вторая кожа»? — спросил сосед, делая вид, что ему всё равно. — Если мне не изменяет память, в Симмаратане её называют рэ́гума, а по-нашему — «вторая кожа», — он отвернулся. — Лучше сними. Надсмотрщики увидят — заберут себе. Штука очень дорогая. Скорпионы вообще любят вещи из Эттома.
— Что я, голым останусь?
— А тебе не дали тряпку на бёдра?
То и дело сосед поглядывал на одежду Фреда. Не проходило ни часа, чтобы этот любитель поболтать, пока нет стражи, снова не заговорил.
— Рэгума — вещь хорошая, — повторял он. — Вещь удобная. Говорят, она отводит тепло, когда жарко, а в холода греет. И ещё она впитывает пот. Убивает бактерии. Слушай, а отдай её мне, а? — сосед подполз на четвереньках к краю клетки.
— Ты из Эттома? — недоверчиво спросил Берроу.
— Да! Я раньше был большим человеком! Большим! Водил иммерти! У-у-у! А теперь здесь. Попал сюда. Да. Попал. Сижу тут. Сижу тут уже второй год.
— Как тебя зовут?
— Здесь у нас нет имён. Нет. Но раньше звали Куба́йт. Да-а!
Безумный огонёк полыхал у Кубайта в глазах. Чётко угадывалось, что он сделал бы со стражниками, окажись на свободе. Сосед нравился Фреду всё меньше.
— Скажи, ты умеешь молчать, Кубайт?
Сосед сконфузился. Отполз на сухую траву.
— Чего ты сразу так? — обиделся он и спрятал голову.
Всё же, совет Кубайта снять одежду помог — стало немного легче. Правда, ненадолго. Солнце упорно брало своё, вытягивая из земли все соки. Не хотелось дышать, двигаться и даже думать.
К вечеру жара спала, что, казалось, должно было дать повод для радости. Но по клеткам пробежался тревожный шёпот:
«Сейчас начнётся, сейчас начнётся...»
Когда в чашах загорелись первые факелы, стражники начали обход. Самые наглые из них стучали дубинами по прутьям, приводя узников в ужас. Именно эти — молодые и дерзкие — могли произвольно открыть любую клетку, за волосы вытащить заключённого и протащить его по коридору за высокий глиняный амбар. Через несколько минут узника возвращали. Часто плачущего, и всегда покрытого кровоподтёками, ушибами и ссадинами. Старшие охранники не позволяли себе такой дерзости, и били только тех, кто проявлял агрессию. Хотя, за агрессию они могли принять и взгляд, брошенный ненароком, и дерзкую позу, и даже поднятую голову.
Каждый надеялся, что до него очередь не дойдёт. Но надежды рушились, когда то одного, то другого уносили за амбар. Те, кто бывали там, боялись даже глянуть в его сторону. В свете вечерних факелов стены амбара казались красноватыми. Конечно, это была не кровь, а свойство местной глины, но тем, кого били, это было уже не важно. Фред до последнего был уверен, что его пощадят. Чуть позже он пожалел о своей наивности.
4
Фред лежал в углу, закрыв голову руками. Тело трясло, будто по нему пустили ток. Фред ещё не понимал, что избиение закончилось, а кровь на ранах свернулась. Боль по-прежнему вспыхивала то в боку, то в колене, но на руках, то в животе, разливаясь волнами. Эти волны ползли, расширялись, сливались и не уходили даже во сне, мучая до самого утра.
Наступила полночь, и надзиратели, наконец, ушли ночевать. Для узников это было первое за весь день облегчение. Стражники тоже хотели спать, ведь они, как ни странно, были людьми. Только это свойство всех без исключения людей давало узникам надежду на долгожданный отдых.
На ночь Фред оделся и съёжился на траве. Он уже почти заснул, когда на него снова упала тень. Вздрогнул, подумав, что это снова надзиратели. Пришли бить его. Но по
