Там же. С. 420–421.
431
См.: Cooley Ch. H. Human Nature and the Social Order. New York: Charles Scribner᾽s Sons, 1912. P. 111.
432
Бердяев Н. А. Мутные лики // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 447.
433
Закончив «Воспоминания о Блоке», Белый почти сразу принимается за их переработку и создание нового мемуарного текста – «Начало века» (речь идет о так называемой берлинской редакции «Начала века», над которой Белый работал в 1922–1923 годах). В 1930 году, после публикации «На рубеже двух столетий», Белый создает еще одну версию «Начала века», в которой изображается тот же период, что и в «Воспоминаниях о Блоке».
434
Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 671–672. Как уже отмечалось, «Письма Александра Блока к родным» и дневники Блока были опубликованы в 1927 и 1928 годах соответственно. Публикация неприятных для Белого высказываний Блока, скорее всего, повлияла на манеру его подачи Блока в «Начале века» 1930 года. Вместе с тем была, как представляется, и внутренняя причина, не сводимая к внешним раздражителям – потребность снова и снова переписывать свое Я, следовательно, и кардинально важный для этого Я образ Блока.
435
Степун Ф. Памяти Андрея Белого. С. 171.
436
Там же. С. 172.
437
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 84–85.
438
Двояко направленное слово – «слово с оглядкой на чужое слово» (Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. 4-е изд. М., 1979. С. 231).
439
Мандельштам О. Э. Конец романа // Мандельштам О. Э. Слово и культура. М., 1987. С. 74.
440
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 86.
441
Там же. С. 30.
442
Письмо Блока Белому датировано 3 января 1903 года, а письмо Белого Блоку – 4 января 1903 года. См.: Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903–1919 / Публ., предисловие и комм. А. В. Лаврова. М., 2001. С. 15–17, 21–22.
443
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 35–36.
444
Там же. С. 36.
445
Там же. С. 31–32.
446
Белый А. На рубеже двух столетий. С. 45.
447
Там же. С. 195.
448
Белый А. На рубеже двух столетий. С. 199–200.
449
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 41.
450
Белый А. Символизм как миропонимание. С. 429–430.
451
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 108.
452
Там же. С. 109.
453
Белый А. На рубеже двух столетий. С. 379.
454
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 392.
455
Там же. С. 343.
456
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 158–159.
457
Там же. С. 159.
458
Там же. С. 160.
459
Там же. С. 74.
460
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 153, 155.
461
Магнус Юнггрен в книге «Мечта рождения вновь» отмечает осуществляемый Белым перенос отцовской роли с отца на антропософского руководителя и на другие фигуры своего окружения. Юнггрен представляет в терминах Эдипова комплекса треугольник Белый–Блок–Любовь Дмитриевна, где Белый выступает в роли сына, Блок – в роли отца. Он трактует отношение Белого к Блоку как «сыновнюю» неприязнь к «отцу» (см.: Ljunggren M. The Dream of Rebirth. P. 9–10, 45).
462
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 322–323.
463
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 182.
464
Там же. С. 274.
465
Белый в своих размышлениях о символизме, относящихся к разным периодам, наиболее постоянен, пожалуй, в отделении русского жизнетворческого символизма («второй волны») от западной, и в особенности французской, эстетической и скептической традиции символизма, нередко воспринимаемой им как декадентство. Во введении к «Началу века», исключенном из окончательного текста он рассуждал: «<…> не воскресший в символизме декадент становится скептиком-снобом вроде Франса, иль святошей с перепугу (Верлен, Гюисманс), или словесником, подменяющим вопрос “как жить” вопросом “как писать” <…>. Декадентов, поставленных в необходимость осознать кризис старого мира, я не считаю упадочниками; смех мещан над Бодлером напоминает смех отца-сифилитика над наследственным сифилитиком, сыном, имеющим мужество показать свои язвы отцу. Таково мое отношение к Бодлеру, Верлену, Рэмбо, но не к… Маллармэ <…>. В русских символистах, явившихся на смену французским, я вижу шаг: от скепсиса к оздоровлению; так я гляжу на Брюсова; он – старший в опыте кризиса, но отставший в опыте осознания новых форм жизни, подавленный гибелью “Лилиенталей” культуры; мы с Блоком осязаем себя братьями Райтами, борцами за авиацию. Нас называли “символистами второй волны”; для меня это название значило: “символисты”, но не “декаденты”» (Белый А. Начало века. С. 535–536).
466
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 279–280.
467
Белый А. На рубеже двух столетий. С. 44.
468
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 280–281.
469
Может возникнуть подозрение, что такая идея, в нарочито советских терминах коллектива и общественности, была уступкой цензуре. По моему мнению, влияние цензуры или просто духа времени на терминологию совсем не исключено, но на содержание идей Белого невероятно.
470
Там же. С. 168–169.
471
Белый А. Начало века. С. 537.
472
Белый А. Воспоминания о Блоке. С. 115.
473
Белый сам говорит о том, что это символика Софии и, следовательно, Соловьева: «Золото и лазурь – иконописные краски Софии; иконное изображенье Софии сопровождают те краски; и у Владимира Соловьева “Она” – пронизана лазурью золотистой <…>». Он также цитирует случаи употребления «золота» и «лазури» у Блока (Там же. С. 107). Соотнесенность в представлении Белого золота и лазури с софийной символикой отмечает Ирина Лагутина (См.: Лагутина И. Между «тьмой» и «светом»: воспоминания о Блоке и Штейнере как автобиографический проект Андрея Белого // Андрей Белый: автобиографизм и биографические практики / Ред.-сост. К. Кривеллер, М. Спивак. СПб., 2015. С. 13).
474
Белый А. Начало века. С. 129.
475
Белый А. Начало века. С. 327.
476
Там же. С. 138.
477
