— Давай его сюда, — Кощей жадно выхватил у Лиса протянутые ножны, цапнул птичьими пальцами рукоять и, охнув, отдёрнул руку. — Ишь ты, не признаёт, жжётся! Ну ничего, он мне покорится. И ты тоже покоришься, щенок! А ну, рассказывай, что задумал?
— Ничего, отец, — Лис поджал губы.
Отрицай — не отрицай, а рано или поздно Кощей до всего дознается. У него свои способы…
— Зачем моего коня свёл?
— Хотел тебе приятное сделать. Вот, диковинки вернул. Я не маленький уже, хочу важные дела вершить, тебе помогать, — Лис почти не надеялся, что отец купится на эту ложь. Дядька Ешэ вон не купился.
— А мару на конюшне зачем на дурное дело подбивал? Змейки-кощейки каждое твоё словечко слышали и мне передали. Задумал отца свергнуть, а? Отвечай!
— Твои змейки — дуры набитые, — Лис знай гнул своё. — Слушать слушают, да ни черта не понимают. Я врал. Хотел Маржану на чистую воду вывести. Помнишь, я же говорил, что разберусь с ней. Вот этим и занимался. Но, вишь, не согласилась она. Стало быть, чиста перед тобой девица.
Кощей молчал, глядя на сына в упор. И Лис тоже молчал. Сила убеждения — главный его талант — была велика, но не безгранична. Он сражался тем, чем привык, — словом. И чувствовал, что проигрывает этот бой.
Навий князь потянулся, хрустнув костяшками, и в своей привычной тихой и вкрадчивой манере (о, как Лис её не любил!) молвил:
— Значит, так, дорогой мой наследник. Вижу, плохо я тебя воспитал. Каюсь, моя вина. Не ведал я, что всего один у меня сын, всего себя Доброгневе отдал неблагодарной. А тебя Василиса воспитала и супротив меня настроила. Был бы у меня другой сын — не сносить бы тебе головы. Говоришь ты сладко: так, что даже мне не под силу становится отличить правду от лжи. Но мы сейчас всё исправим. Подойди.
На негнущихся ногах Лис сделал шаг вперёд и, пошатнувшись, схватился за стол. Рука нащупала лампу — ещё тёплую от недавно погасшего огня. Когда Кощей замахнулся, сердце пропустило удар, но чутьё не подвело Лиса: усилием мысли он направил всю свою жизненную силу в лампу и расхохотался отцу в лицо, когда острые когти вспороли рубаху на его груди, вонзились в плоть и вышли ни с чем.
— Шутишь? — выдохнул Кощей. — Где оно?
— Там, где его никто не найдёт, — Лис с вызовом вздёрнул подбородок.
Он больше не сутулился. Чуть ли не впервые в жизни распрямил спину в присутствии отца и неожиданно оказался выше того аж на полголовы.
— Стало быть, пошла моя наука впрок, — хмыкнул навий князь, вытирая когти о скатерть. — Хоть одна радостная новость за сегодня. Теперь ты должен лучше понимать меня. Мы похожи: оба бессердечные и бессмертные…
— Мы разные, — перебил его Лис, облизывая пересохшие от волнения губы.
В ответ отец рассмеялся сухим скрежещущим смехом.
— Ой ли? Ты просто ещё не распробовал, каково на вкус наше бессмертие. И какова цена, которую мы за него платим. Впрочем, моим планам это ничуть не помешает.
Он вдруг дёрнулся резко, как атакующая змея, — швырнул Лису в лицо свою перчатку из чёрного бархата и шепнул:
— Стань передо мной, как лист перед травой.
Лис резко выдохнул, как будто из него вышибли воздух. Теперь он не мог пошевелиться. В горле першило, словно он наглотался едкой пыли. Хотелось кашлять, но даже вдохнуть не получалось.
— Это на всякий случай, — улыбаясь, пояснил Кощей. — Чтобы ты глупости не делал и песенок своих колдовских мне не пел. Захочешь говорить — сможешь. А петь — уж извини, пока не заслужил.
Он обошёл сына кругом, звонко цокая о пол коваными каблуками.
— Знаешь, а ведь мы могли бы по-хорошему, — прошелестело из-за спины. — Но нет так нет. Значит, придётся по-плохому. Смотри.
Он положил ладони Лису на затылок и силой заставил повернуть голову в сторону.
На кровати, где лежала Василиса, происходило что-то странное. Сперва послышался треск — такой бывает, если в оттепель ступать на тонкий ледок. Потом на углах покрывала показался иней. Снежные иглы тянулись друг к другу, срастаясь в кристаллы причудливой формы. Кощей за спиной хлопнул в ладоши — и Василису накрыло снежной лавиной, в воздухе мельтешили белые хлопья. Лис хотел вскрикнуть, но не смог — голос по-прежнему его не слушался.
Мгновения казались вечностью, но спустя время метель всё-таки улеглась, и тогда ему удалось рассмотреть: мать по-прежнему спала. Только теперь её тело было вморожено в синий нетающий лёд. Под его тонкой, но крепкой бронёй было видно, как Василиса едва заметно дышит.
— Хорошенько смотри, — повторил Кощей. — И запоминай. Пока ты послушен — она жива. Пойдёшь поперёк отца — в тот же день я сброшу её с башни, и ледяная статуя разлетится на множество мелких осколков, которые вовек не сложить воедино. Тут тебе даже мёртвая вода не поможет. Один я могу снять заклятие. А коли я умру — она вообще никогда не проснётся. Ясно тебе?
Лис издал звук, похожий на всхлип. Он кричал бы, дрался, кусался, плакал — если бы мог.
— Не слышу, что ты там бормочешь? — Кощей резко развернул его к себе. — Будешь ещё мне перечить?!
— Нет, отец, — Лис наконец-то смог вдохнуть.
Заклятие наконец-то отпустило его, но он так и остался стоять столбом, не в силах пошевелиться. Внутри словно что-то оборвалось и умерло — будто задули огонёк. Должно быть, это была надежда.
Глава Двадцать восьмая. На войне как на войне
В ту ночь грозы не было. У Лиса просто рука не поднялась её наколдовать. Он ненавидел Кощея и страстно желал ему смерти, но теперь выходило, что, если тот умрёт, Василиса никогда не очнётся от своего ледяного сна…
