Барбара Фенвик была убита за шесть дней до своего пятнадцатого дня рождения. Останься она в живых, сейчас ей было бы почти двадцать семь. Ее изувеченное тело нашли в охотничьей времянке на болотах к северу от города. Девочка была задушена. Имелись признаки, указывавшие на то, что перед смертью ее насиловали, хотя ни на теле, ни внутри его следов спермы обнаружить не удалось. Если что выделяло это убийство среди остальных, так это характер нанесенных увечий. Большинство маньяков уродуют половые органы своих жертв, а этот убийца превратил в кровавое месиво правую руку девочки, так размозжив кости и разорвав мускулы, что потом сложно было решить, какой фрагмент откуда. Еще более необычным казалось то обстоятельство, что, по мнению патологоанатома, рука была изуродована не одним сокрушительным ударом, а долгим, но нарастающим сжатием.
Офицеры, которым было поручено расследование, никак этого не объясняли.
Люди, обнаружившие тело Барбары, были вне подозрений, поскольку неделю перед тем они провели вместе, в лагере, откуда совершали пешие прогулки. Ее родители, не находившие себе места все пять дней с момента исчезновения девочки, тоже явно были ни при чем. Спустя пару дней после их обращения в полицию девочка еще была жива. Все это время ее отчим не оставлял жену, уже не говоря о том, что у них в доме почти постоянно дежурил по крайней мере один полицейский. Родители не переставая твердили, что их дочь была вполне счастлива, что по доброй воле она никогда не убежала бы из дома, а значит, ее похитили. Полиция отнеслась к их словам скептически, особенно когда выяснилось, что лучшие вещи Барбары исчезли, а в день исчезновения она сказала родителям неправду о том, куда собиралась после школы. В дополнение ко всему в тот день она вообще прогуляла уроки, и далеко не в первый раз.
Барбара Фенвик не была неуправляемым, трудным подростком. Она не была на заметке в полиции, по словам друзей, она не пила — разве что кружку сладкого сидра, и никто не считал, что она уже испробовала секс или наркотики. Ее последний парень, бросивший ее за месяц до того ради другой, говорил, что они никогда не доходили до конца и что, несмотря на свой сексуальный вид, она скорее всего, как и он, была девственницей. Она довольно прилично успевала в школе и хотела учиться на детскую воспитательницу. Последний раз ее видели утром того дня, когда она исчезла, при посадке на местный автобус по направлению в Манчестер. Соседке, встретившей ее на остановке, девочка сказала, что едет к зубному врачу и что у нее проблемы с зубами мудрости. По словам матери, никаких зубов мудрости у Барбары и в помине не было — факт, впоследствии подтвержденный патологоанатомом.
Офицеры, которым было поручено расследование, всему этому также не нашли объяснения.
Ничто в поведении девочки не наводило на мысль, что она решила сбежать. В субботу вечером, накануне своего исчезновения, она с компанией друзей была на дискотеке. В качестве приглашенной знаменитости там появился и Джеко Вэнс, раздававший автографы и собиравший деньги на благотворительность. Друзья Барбары говорили, что она была в полном восторге.
У офицеров, которым было поручено расследование, все это не находило объяснения.
У них — да. Но только не у Леона Джексона.
Каменная плита была вделана так удачно, что даже не издала отвратительного скрежета, как в фильмах ужасов. Когда электрический ток направлялся в определенную точку, плита просто бесшумно поворачивалась на сто восемьдесят градусов и под ней обнаруживались ступени, ведшие в маленькую крипту, существования которой никто бы и не заподозрил под полом часовни, переделанной под жилье. Джеко Вэнс повернул выключатель, отчего крипта осветилась резким флюоресцирующим светом, и начал спускаться.
Первое, что он заметил, был запах, ударивший в ноздри еще до того, как его голова оказалась достаточно глубоко под землей, чтобы он мог разглядеть создание, некогда бывшее Донной Дойл. Гниение раздавленной плоти смешивалось с затхлым запахом немытого, липкого от горячечного пота тела и едкой вонью биотуалета. Он почувствовал, что его вот-вот вывернет, но сказал себе, что в палате для умирающих вдыхал и не такое, когда гангрена пожирала тела людей, у которых врачи и так уже ампутировали все, что только можно. Это была неправда, но к нему тем не менее вернулись силы.
В самом низу он остановился и устремил взгляд на несчастное создание, вжавшееся в холодную каменную стену, словно надеясь протиснуться сквозь камни и спрятаться от него.
— Господи, ну и вид, — с омерзением сказал он, оглядывая ее спутанные волосы, гноящиеся раны и слой грязи, покрывшей ее тело, пока она билась в крипте.
Он оставил ей коробки с мюсли, у нее был кран с водой. Совершенно непростительно пребывать в таком состоянии. Могла бы постараться помыться, вместо того чтобы сидеть на матрасе в собственном дерьме, подумал он. Цепи на ногах оставляли ей достаточную свободу передвижения, не помешала же ей есть боль в руке, судя по разбросанным вокруг нее и открытым пакетам. Он порадовался, что выбрал пластиковый матрас. Так можно будет сильной струей из шланга смыть с него все следы ее отвратительного пребывания здесь, когда с этим будет покончено.
— Посмотри на себя, — презрительно процедил он, подходя к ней вальяжной походкой. Он расстегнул пиджак и бросил его на стул, стоявший достаточно далеко от нее. — Зачем мне такая мерзость?
Ответом ему было лишь нечленораздельное стенание, сорвавшееся с разбитых губ Донны. Здоровой рукой она ухватилась за одеяло в жалостной попытке прикрыть наготу. Один быстрый шаг, и Джеко воздвигся над ней, сорвав с нее грубую шерстяную ткань. Искусственной рукой он наотмашь ударил ее по лицу, и она повалилась на матрас. Из глаз брызнули слезы, смешиваясь с кровью и юшкой, заструившейся из разбитого носа.
Вэнс отступил назад и плюнул в нее. Он хладнокровно разделся догола и аккуратно сложил одежду. Он был горячим и твердым, готовым для того, ради чего сюда пришел. Он вынужден был ждать дольше обычного, дольше, чем ему бы хотелось, — все из-за этой некстати появившейся суки Боумен. После того как ее нашли, он не решался появляться здесь, пока не выпроводил полицию, боялся привлечь их внимание. И хоть Тони Хилл и воображал, что у него есть что-то против него, доказательства отсутствовали, а значит, никто им теперь не интересовался. Теперь можно было спокойно вернуться за новой порцией того, что одно придавало смысл жизни, за сладостным глотком мести, заново ощутить вкус страдания.
Он опустился на колени на матрасе, с силой, грубо раздвинул ноги девочки, наслаждаясь ее сопротивлением, ее беспомощными попытками защититься, ее слабыми возгласами, означавшими отказ. Вгоняя в нее член, он всем своим весом навалился на поврежденную руку.
Донна Дойл наконец издала членораздельный звук. Вопль, на который эхом отозвались стены тесной и мрачной крипты, был явное и недвусмысленное «Нет!».
Кэрол распахнула настежь дверь и почти насильно втащила Тони в дом.
— А мы уже думали, не заблудился ли ты, — сказала она, проходя впереди него к обеденному столу, где широкогорлый термос с супом соседствовал с парой булок оливкового хлеба и набором сыров.
