— Что с ним будет? — снова поинтересовался Третьяков у Чеснокова.
— Расстреляют, конечно, — ответил за того Четвертаков. — А вы небось думали, наградят?
— Слушайте, генерал, — спокойно и даже чуточку медлительно протянул Третьяков. — Возможно, я вам не нравлюсь. Возможно. Но если вы еще раз позволите себе разговаривать со мной в подобном тоне, я вас изувечу, невзирая на чин и должность. Вам понятно?
— А чего я такого сказал?
— Вот и подумайте. Доброй ночи, — добавил Третьяков, обращаясь к Чеснокову и Ледянскому.
— Да какое уж там, — обреченно махнул рукой Ледянский.
Третьяков повернулся и зашагал к Королева. Он прошел вдоль развороченного забора, мимо автобусной остановки, пересек дорогу и увидел Беклемешева. Тот стоял, привалившись к капоту «Волги», и курил. Третьяков обошел машину, отпер дверцу, положил руки на крышу.
— Удачное получилось дельце, правда? — спросил Беклемешев, не глядя на собеседника.
— Вы о чем? — равнодушно поинтересовался полковник.
— О низкочастотном генераторе. О погибших солдатах. О Воробьеве. Об убитом Борьке Сергееве. О вас. Обо всех.
— Ах, об этом... Ну, понятно, — вздохнул Третьяков и предложил: — Садитесь, подвезу. Вам в какую сторону?
Беклемешев промолчал, подумал.
— А если бы вы все-таки убили Президента?..
— Вам было бы его жаль? Бросьте, Зиновий Ефимыч. Сентиментальность — качество, конечно, неплохое, но только у детей.
— Кто занял бы его кресло? Ваш начальник? Начальник вашего начальника?
— Какая теперь разница?
— Большая. Вы ведь можете решиться повторить этот трюк с генератором.
Третьяков качнул головой:
— Вы догадливы.
— Я вас посажу, — решительно сказал Беклемешев.
— Нет. Не посадите. Вам ничего не удастся доказать. Или, может быть, вы решили меня убить? Как своего начальника, майора Котова?
— Нет. С меня достаточно и одного раза. Больше я подобной глупости не сделаю, — Беклемешев покрутил в пальцах окурок и бросил себе под ноги. — Я просто докажу, что вы — убийца.
— Ой ли, Зиновий Ефимович.
— Вот увидите.
— Да нет, пожалуйста, доказывайте, — согласился Третьяков. — Только ведь все равно ничего у вас не выйдет. Свидетелей нет.
— Военком.
— Рахин? Так он удавился у себя в кабинете полтора часа назад. Сразу после вашего ухода. Бедняга совсем тронулся умом. Подумал, что наступает тридцать седьмой год. Сумасшедший Гуртовой? Так он всего лишь сумасшедший, не более. На этот счет существует официальное заключение. Что еще? Крысы? Их тоже уже нет. Мои люди забрали их с Петровки два часа назад. Все, — Третьяков развел руками. — Образумьтесь, Зиновий Ефимович. Подумайте сами. Даже если вы что-то там и докажете. Власти никогда, ни при каких условиях не сознаются в существовании этого оружия. Вас объявят сумасшедшим и отправят вслед за Гуртовым. И потом... Для кого это все делается? Лично для меня? Для моего зятя? Для жены? Не стану говорить вам высокопарных слов о Родине и долге, но так оно и есть.
— Знаете, что я вам скажу? — произнес Беклемешев. — Вы, лично вы, полковник Дмитрий Гаврилович Третьяков, и те, кто стоит над вами, все вы — убийцы. И я объявляю вам войну. Также, как Воробьев. Я сделаю все, чтобы рано или поздно — и лучше рано, — увидеть вас на скамье подсудимых.
— Зиновий Ефимович, что вы все время изъясняетесь этими дурацкими штампами из дешевых американских боевиков? Раз уж вам так неймется — воюйте себе на здоровье. Но поскольку я испытываю к вам определенное уважение, и это действительно так, скажу пару слов напоследок: дорожка, по которой вы собираетесь пойти, настолько кривая, что нужно каждый раз очень хорошо подумать, прежде чем поставить ногу. Иначе и оглянуться не успеете, как слетите с нее и окажетесь в кустах. Без головы. Кстати, чуть не забыл... — Третьяков обошел «Волгу», зацепил что-то крохотное за воротником беклемешевского плаща. — Микрофон. Мой парень вам сегодня в метро прицепил. А теперь позвольте откланяться. Я что-то устал сегодня. — Он сел за руль, наклонился, спросил еще раз: — Вы решительно не хотите ехать, Зиновий Ефимович?
— Я найду доказательства, — ответил ему Беклемешев и усмехнулся. — Запомните это.
— Да пожалуйста, пожалуйста. Бог в помощь, — Третьяков нажал на газ, и «Волга» покатила к проспекту Мира. Удерживая одной рукой руль, второй он достал из кармана телефон, раскрыл, набрал номер. — Это я, — представился абстрактно, но на том конце провода поняли. Заговорил с уважением, хоть и без подобострастия. Так разговаривают с умным начальником. — Насчет фээсбэшника. Беклемешева. Я вот что подумал... Может быть, оставить его в покое? Какая разница? Доказательств у него никаких. Да нет, мы все сделали чисто. Следов не осталось. Да я знаю, знаю. Подумал просто, вреда от него... Да. Я понял. Вы правы. Береженого бог бережет, — он нажал «отбой» и тут же снова набрал номер. Теперь его голос изменился. Стал властным, повелевающим. — Это я. План «Ливень». Работайте. Об исполнении доложите лично. В любое время.
Потом было много всего. Звонок на службу насчет Сергеева. Но Андрей еще не вернулся, и узнать ничего нового не удалось. Потом Беклемешев пошел в башню и рылся в обломках раскуроченной аппаратуры. Потом он поднялся в конференц-зал и стоял там, рассматривая пятна крови на ковровой дорожке и постепенно сатанея от злости. Потом он прошел по всем этажам башни, вбирая в себя всю злость, боль и отчаяние погибших здесь людей.
На первом этаже он снова увидел Полесова. Илья Викторович стоял на коленях, прижимая к груди безвольное тело одного из террористов. Шапочка валялась в стороне, и Беклемешев увидел лицо Петра Ильича Полесова, Змея, молодого и довольно красивого парня. В мертвых глазах застыло удивление.
А вокруг сновали люди. Эксперты, пожарные, техники, милиция. Санитары бесконечной чередой выносили тела мертвых заложников.
Беклемешев подошел, встал рядом. Илья Викторович даже не повернул головы, только сказал тихо:
— Уйдите. Уйдите, пожалуйста...
А потом... потом он поехал домой. Трясся в метро, в троллейбусе, шел пешком через дворы, на всякий случай переложив пистолет из кобуры в карман плаща. Сами собой вспомнились слова Третьякова о кривой дорожке, и подумалось, что, в сущности, тот прав. И все равно он, Беклемешев, добьется своего, чего бы это ни стоило. Каждому человеку однажды приходится делать выбор. Как жить и кем умереть. Он свой выбор сделал.
Беклемешев постоял на светофоре, огляделся и побежал через улицу. Ступив на тротуар, шагнул было к подъезду, когда за спиной послышалось:
— Зиновий Ефимович.
Он обернулся.
Их оказалось двое, и одного майор узнал сразу. Тот самый тип, что толкнул его сегодня в метро. Второй был пониже, покоренастей, с мясистым носом и седыми короткими волосами. А глаз его Беклемешев так и не рассмотрел.
