миской в руках.
— Вот, я принесла немного бульона.
До Виолы донесся непревзойденный аромат куриного мяса, и желудок требовательно заурчал.
— Давай, сестра, я подержу ребенка, а ты поешь, — предложила послушница.
— Он только заснул. — Виоле почему-то жутко не хотелось выпускать сына из рук.
— Давай тарелку. — Бьорн протянул к Виктории руку. — Я сам покормлю мою принцессу.
В глазах монахини мелькнуло удивление, но она безропотно вручила ему миску и ушла.
— С Альвейг мы развелись, — сказал Бьорн, зачерпывая ложку бульона. — Ну-ка, открывай ротик!
Теплая золотистая жидкость благодатно оросила пересохший рот. Виола жадно проглотила бульон, ощущая, как силы возвращаются к ней, и тут же потянулась за следующей порцией.
— Как развелись? Почему? — поинтересовалась она, съев еще пару ложек.
— Потому что я был полным кретином, когда возомнил, что смогу без тебя жить. — Бьорн тяжело вздохнул. — Но я честно пытался сделать Альвейг счастливой. Пытался заново создать с ней семью… Не получилось. Чем дольше мы притворялись, что все как прежде, тем сильнее нас обоих тошнило от этой лжи. Да и местные кумушки тотчас же ей растрепали про нас с тобой. Про то, что я отдал Грондаль за «ангалонскую шлюху». Про то, что из-за тебя убил ее отца. Пришлось рассказать ей, как все было на самом деле.
В этот момент младенец тихонько закряхтел и засучил крохотными ручонками.
— Тш-ш! — Виола инстинктивно принялась его укачивать, и ребенок затих. — И что она? Упрекала тебя?
— В том-то и дело, что нет… И это было самым поганым. Она была такой понимающей, такой всепрощающей. Лучше бы она начала орать и браниться. Послала бы меня куда подальше — и мы бы намного раньше перестали друг друга мучить.
Он замолчал, взглянул на сына и осторожно прикоснулся к маленьким пальчикам. Его лицо осветила теплая улыбка. Виола тоже улыбнулось — так трогательно и забавно смотрелся толстый огрубелый палец рядом с крохотной розовой ручонкой.
Бьорн снова вздохнул и, набрав очередную ложку бульона, поднес Виоле ко рту.
— И в постели у нас ничего не получалось, — сдавленно произнес он, когда она сделала глоток.
Виола вздрогнула и затаила дыхание, благодарная за откровенность. Сама бы она ни за что не решилась об этом спросить.
— Альвейг так и не оправилась после… того случая, — продолжил Бьорн. — Я пытался ей помочь, но не сумел: ее рана слишком глубока… Стоило до нее дотронуться, как ее тут же начинало трясти… В конце концов, она даже разрешила мне спать с другими женщинами.
Виола чуть не подавилась бульоном.
— И что ты? — ошалело спросила она.
— Ну… — Бьорн потупился. — Сходил к Гритте разок-другой. Только почувствовал себя после этого еще паршивей. Как будто предаю… ее, себя, тебя… Я ведь так и не смог тебя забыть. Каждый день, каждую минуту думал о тебе. Ты так и стояла у меня перед глазами… Чтобы хоть как-то отвлечься, я с головой ушел в дела Рюккена. Отговаривался, мол, у ярла куча забот, а на самом деле мне просто не хотелось возвращаться домой. По вечерам я нажирался как свинья, чтобы заглушить пустоту и дерьмо внутри себя, и приходил домой, когда Альвейг уже спала. Только, думаю, она не спала, а притворялась. А я делал вид, что этого не замечал… В общем все катилось псу под хвост, пока однажды Рагнар по пьяни не проболтался, что когда отвозил тебя домой, ты блевала под каждым кустом. Меня как по башке шарахнуло, когда я понял, что ты могла носить моего ребенка.
— А если бы не твоего? — спросила Виола, невесомо касаясь губами пушистой детской макушки.
— Да какая к Брокку разница? Я и так каждый день проклинал себя за то, что позволил тебе уехать… А беременную тебя вообще нельзя было отпускать. Мало ли что взбрело бы в голову твоему папаше.
— Это уж точно, — горько усмехнулась она, вспомнив навязанный брак. — Но почему же Рагнар не рассказал тебе об этом сразу?
— Да я и сам чуть дух из него не вышиб, за то, что он так долго молчал. А этот дурень мне: мол, Матильда строго настрого велела ничего не говорить. Сказала, что это скорей всего выблядок ярла, и нечего меня тревожить по пустякам.
— Матильда, значит… Вот… зараза!
— Что поделать, — вздохнул Бьорн. — Альвейг ее лучшая подруга.
— Да уж… И что было дальше?
— Я и до этого локти кусал, что позволил тебе уйти, а тут и вовсе сгрыз их по самые плечи, — продолжил Бьорн. — Я понял, что обязан хотя бы разузнать, как у тебя дела. Если бы ты оказалась счастливо замужем, я не стал бы лезть в твою жизнь… Не считал себя вправе, после того как сам от тебя отказался… Но мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке.
— А как же Альвейг?
— К тому времени она уже знала о тебе. От местных болтунов ничего не утаишь. Она знала, что я любил тебя, но бросил ради нее… В общем, я поговорил с ней начистоту, и мы решили расстаться. Она тоже устала делать вид, что все хорошо. Ее приезд был ошибкой. Да, к ней вернулась память, но это не сделало ее счастливее. В Рюккене ей все напоминало о том нападении, о гибели нашего сына. И я… Она смотрела на меня и начинала плакать, потому что видела во мне его черты… В общем, мы развелись, и она уехала к дяде в Торвик.
— Кстати, а что случилось с Ингваром и Фастрид? — поинтересовалась Виола, внезапно вспомнив незадачливых заговорщиков.
— Мы клеймили их как изгоев и вышвырнули из Рюккена. Теперь на моей земле они вне закона, и каждый имеет право безнаказанно их убить. Понятия не имею, куда они подались. Да и мне на это плевать. Для нас их больше не существует.
— Легко отделались, — хмыкнула Виола.
— Что поделать. — Бьорн зачерпнул очередную ложку. — Пришлось сдержать слово — их жизни в обмен на Альвейг. Да и не мог я казнить ее мать и брата, даже таких никчемных…
Виола проглотила бульон. Младенец тихо сопел, пристроившись у нее на груди. Бьорн бросил на сына умиленный взгляд и вполголоса продолжил рассказ:
— Сперва я заслал шпионов к твоему папаше. Они разнюхали, что тебя выдали замуж, но твой достопочтенный супруг в первую брачную ночь грохнулся с лестницы и весьма удачно приложился башкой о ступеньку.
— С лестницы? — Виола удивленно уставилась на него. — Вообще-то… это я проломила ему череп подсвечником, когда он пытался меня изнасиловать.
— Ну ты даешь! — с восхищением выдохнул Бьорн. — Я всегда знал, что у
