ее стали подкашиваться от наступившего желания, но увидев в стороне маячившую долговязую фигуру, быстро опомнилась, зашептав:
— Что ты?! Пусти! При посторонних!? Он же все слышит! Мамочка моя, неудобно-то как!
— Он ничего не видит, — прошептал он ей опять в ухо. И уже отвернувшись, сказал громко и в сторону. — Посторонний, ты все слышишь?!
— Нет-нет, Захарушка, я ничего не слышу и уж тем более не вижу, целуйтесь себе на здоровье! — ответил посторонний и непричастный майор Вершинин.
Не дослушав толком слова постороннего, Захар впился губами в губы Ирии и не почувствовал на этот раз никакого сопротивления с ее стороны. Так они и стояли, боясь разомкнуть объятия, пока технический персонал шлюзовой камеры, в лице двух работников в специальной униформе не появился в проеме двери, собираясь устроить скандал за задержку в отправке очередного командировочного на Землю. Но, видя столь душещипательную сцену, только откашлялись, давая знать о своем присутствии.
— Можно я буду приходить с бабой Лушей по воскресеньям, чтобы помогать ей, убираться у тебя в доме? — спросила она, шмыгая носом и утирая ресницы.
— В нашем доме, — поправил он ее.
— В нашем, — эхом отозвалась она.
Когда дверь в шлюзовую закрылась, за уходящим Захарией, она еще долго стояла возле нее, уперевшись лбом в холод ее металлического покрытия.
2
Бабка Лукерья с утра возилась в саду. Не так давно, она в публичной библиотеке, ходить в которую всегда очень любила, отыскала эпохальный труд Ивана Мичурина «Материалы для выработки правил воспитания гибридных сеянцев при выводке новых сортов плодовых растений» и запала. Бабка никогда не слыла корыстным человеком, однако не была лишена чувства тщеславия. И поэтому рьяно принялась за деятельность, руководствуясь советами великого селекционера. Вынеся для себя главное, изучая его практику, она решила скрестить имеющиеся в ее саду вишни с яблонями, чая увидеть свое фото в газетах с вишнями размером в кулак. Она с упоением стругала ветки яблонь и приложив к месту струга такие же свежеструганные ветки вишни, а затем замазывала свое художество садовым варом. Время летело незаметно. Онфим еще спозаранок умелся в свою бывшую избенку, которую полностью переоборудовал под химическую лабораторию. Приближался обед. Старуха, заканчивая свое дело, довольным взглядом окинула «историческое» место для будущих паломников от сельского хозяйства и журналистики, как вдруг откуда-то раздался оглушительный хлопок и из окон и дверей онфимовского домика повалил густой черный дым.
— Охти ж мне, Господи! — вскрикнула она перекрестясь и без промедления старческой рысцой метнулась на соседний участок (забор по обоюдному согласию был снесен несколько дней назад). Уже подбегая к дому увидела, как в дверной проем без двери, сорванной силой взрыва, на карачках, кашляя и размазывая по слезящимся от едкого дыма глазам сажу, выполз Онфим.
— Никак бонбу ядреную смастерил окаянец! — подскочила она к еле живому жениху (свадьбу решили сыграть по возвращении Захарии).
— Н-нет, мать! — заикаясь и кашляя, но не теряя бодрости духа заявил экспериментатор у самого порога, опираясь на четыре кости. — Лексир! Лексир вечной жизни!
— Хосподи! И за что мне на старости лет такое наказанье привалило! — кряхтя и охая жаловалась бабка, пытаясь взять деда подмышки и вытащить «алхимика» хотя бы на свежий воздух.
— Не то, не то, мать балакаешь! — не переставая кашлять и тереть глаза, возразил он ей. — Чтоб ты понимала! Химия — в ей же вся жизть! Эх, тигилек слабоват оказалси. Не рассчитан вишь на температуру выше 1100 °C, не держит стабильность. Да и ускоритель элементарных частиц дерьмовый. Ясное дело — в комиссионке брал. Оксид кремния понимаешь в реакции с простым углеродом да при облучении его изотопом того же 13С. Ты понимаешь, мать, что будет?
— Да где уж мне, старой! — все еще пытаясь поднять его, пыхтела «юная мичуринка».
— Суперкарборунд получится! Почти алмаз!
— И что с того? Что мне с энтих алмазов?!
— Эх, ты! — разочарованно произнес дед, кое-как принимая полувертикальное положение. — Энто же практическое бессмертие!
— Бессмертие?! Да с тобой, я чую, что и до следующего пенсиона не доживу! — отмахнулась она от несостоявшегося нобелевского лауреата. — Ладно! Хватайся за меня, да пошли до хаты. Э! Э! Да ты где охальник, хватаешь-то! Ахти ж хулюган кобелячий! Во я тебе дам! Да, тьфу на тебя, не цепляйся к словам, ирод!
Однако же, несмотря на громы и молнии метаемые ей в его сторону, она, бережно обхватив за талию своего одноногого кавалера и подставив свое плечо, чтобы ему было легче опираться, потащила его домой. Наверное, оба они были счастливы в этот момент.
3
Гавриил стоял у окна своего кабинета и поливал из лейки свое любимое колючее детище. С самого утра в голове роились какие-то тревожные мысли. А тут, словно сзади торкнул кто. Он опустил невольно лейку и задумчиво уставился в окошко. «И зачем мне это все надо? К чему эта никому не нужная суета? Стаж для пенсии я уже давно себе выработал. Пенсия — не на много меньше зарплаты. Да и куда мне ее тратить? Детей у нас Липочкой, не предвидится. Жаль, конечно. Может прав Захария, когда говорил, что я прилип к этой должности и креслу? А может, ну его к дитям собачьим, это место?! Махнуть на все рукой, да и рвануть в ангелы-хранители, как в молодости бывало! Впереди, как минимум, столько же лет, сколько и прожил, если врачи не врут. Может еще не поздно обрести в себе, что-то новое?! Об этом надо подумать, как следует» — думал архангел, глядя в оконную даль, а из наклоненной лейки тоненькими нитями брызг лилась вода на пол. Лилась и лилась себе, но ангел не замечал этого.
4
Вот уже целых пять минут майор Вершинин с роскошным букетом цветов наперевес, топтался и терзал кнопку звонка квартиры Милены, которая находилась в одном из небоскребов недавних новостроек. Он знал, что она здесь по тому, как моргнуло стекло ее дверного глазка. В Раю не принято, уходя куда-то из дома, закрывать двери на ключ, но те, кто хотел по каким-то причинам побыть в одиночестве, иногда пользовались небольшими засовами. Она стояла, прислонившись к двери с обратной стороны. Стояла и слезы текли по ее щекам. А тот неистовствовал, пытаясь измором взять неприступную крепость квартиры и ее сердца:
— Милена, открой! Я знаю, что ты здесь! Миленочка, ну прости меня, пожалуйста! Милена, если ты мне сейчас не откроешь, я поменяю свой дом на квартиру в вашем подъезде и буду каждый день калошматить в твою дверь! — перешел он уже на явные
