– Нет… Кажется, он чувствует себя лучше, и в этом-то и беда. Я могу давать ему травяные настои, смешанные с вином. Могу менять повязки и молиться о выздоровлении. Но и он должен участвовать. Сегодня я застал его сидящим в кровати и обсуждающим дела со своим гасконским сенешалем Жоффруа де ла Селлом. Король отдавал приказы напасть на замки виконта в Нонтроне и Монтагю. Он отмахнулся от моих возражений и не позволил осмотреть рану, повелев вернуться после того, как закончит разговор с сенешалем.
Это негодование вызвало у Ги и Моргана улыбку – они прекрасно знали, как дурно вел себя Ричард, когда болел или бывал ранен.
– Если тебя это утешит, мастер Гюйон, в пренебрежении короля нет ничего личного. Сколько я его помню, он всегда был сущим наказанием для лекарей.
– Я слышал об этом, – сухо ответил хирург, – но если он не будет лежать, отдыхать и следовать моим советам, то подвергнет свою жизнь еще большей опасности. Я пытался достучаться до него, но без толку. И сделал только хуже, разозлив его словами о том, что он должен слушать меня. Он разразился бранью и сказал, что не признает слова «должен». Сказал, что если пожелает, его отнесут на осаду на носилках, как было в Акре, и даже велит Меркадье привести ему пару шлюх, чтобы скоротать вечер!
Гюйон не знал, получит ли помощь от этих двоих, но уж точно не думал быть высмеянным, а они широко ухмылялись.
– Вы не поняли? Если он возьмет в постель женщину, это его убьет!
Страх в его голосе отрезвил их.
– Мы смеялись, – объяснил Морган, – потому что знаем, что король не сделает такой глупости. В гневе он часто говорит всякое, беснуется и грозится страшными карами, но никогда не исполняет угроз. Его господин отец был таким же.
Ги видел, что хирург не успокоился, и из сочувствия к его положению поведал анекдот из собственного прошлого.
– Когда мне было лет семнадцать, меня ранили на турнире. Рассекли ногу до кости во время общей схватки. Ты, должно быть, помнишь, каковы парни в этом возрасте, все время проводят в похотливых мечтах о голых женщинах. Но пока нога не зажила, я сгодился бы в монахи, так осторожны были мои мысли. А рана короля намного серьезнее моей. Он будет слушать больное плечо, а не член.
– И даже не прикажет тащить его посмотреть на осаду замка, – заверил хирурга Морган. – Он хочет держать ранение в секрете, хотя бы пока не начнет поправляться. Когда силы к нему вернутся, возможно, он станет настаивать на этом, но к тому времени Меркадье уже возьмет замок.
– Благодарю, милорды, что успокоили меня. Король… сложный пациент, – сказал Гюйон, и они рассмеялись в открытую, оценив его талант к преуменьшениям. – Однако боюсь, он еще гневается на меня, и буду весьма благодарен, если вы сопроводите меня к нему. – Хирург ощутил трепет облегчения, когда рыцари согласились удовлетворить его просьбу.
Гюйон обрадовался и тому, что Ричард был со своим милостником и доверенным лицом, аббатом монастыря в Ле-Пен, решив, что тот при необходимости может стать его союзником.
– Монсеньор, – начал доктор, надеясь, что его страх не слишком заметен: Ричард не уважал робких и боязливых, – как ты себя чувствуешь?
Он уже задавал сегодня этот вопрос и получил в ответ едкое «исполнен благодати». Прямота Ричарда застала врасплох всех:
– Утром казалось, что мне гораздо лучше, но в последние пару часов становится хуже. Мастер Гюйон, я должен задать вопрос. И не лги мне. Смогу ли я в полной мере владеть рукой?
– Я… сир, я очень на это надеюсь. Но понадобится время и терпение, что для тебя не так-то легко.
Ричард изучающе смотрел на него, пытаясь понять, говорит ли хирург правду или надежда нужна ему, чтобы приглушить сомнения.
– Я никогда не считал терпение за добродетель, – признал король. – Полагаю, пришла пора изменить мнение.
«И заодно отрастить ангельские крылышки», – скептически подумал Гюйон, считая внезапную любовь короля к терпению и сдержанности заслуживающей мало доверия.
– Мне нужно сменить повязку, сир, – отважился он, не зная, насколько можно доверять покладистости Ричарда. – Я добавлю в припарку мед, он очень эффективен для исцеления ран.
– Делай, что нужно. – Львиное Сердце перевел взгляд на остальных. – Пока мастер Гюйон заботится о моей ране, расскажите, как продвигается осада.
Они с радостью принялись описывать яростную бомбардировку замка, организованную Меркадье, пока Гюйон бережно снимал повязку. Отек усилился, но этого следовало ожидать. Но, открыв рану, врач судорожно вдохнул. На коже явственно проступила красная линия, кровавой границей обведя пораженную область. Быстрый взгляд подсказал ему, что Морган, Ги, аббат и Арн не поняли значения этого зрелища. Однако Ричард понял и застыл, сжав руку в кулак.
– Gangraena, – промолвил он едва слышно.
Хирургу показалось, что время остановилось. Он мог думать лишь о том, что это латинское слово слишком красиво для такой ужасной болезни. Встретившись глазами с королем, он уже не мог отвести взгляд. Другие, наконец, тоже поняли, что случилось нечто очень скверное, но ни Ричард, ни Гюйон не слышали их взволнованных вопросов. Они видели лишь красную полосу, зловещую, как Каинова печать.
– Это не обязательно означает… – Гюйон затих, дав своим словам умереть вместе с его надеждами.
– Говори! – Ричард пытался сидеть, не обращая внимания на боль, которую эти попытки вызывали. – Я знаю, что ты лечил много людей, чьи раны загноились. Кто-то из них выжил?
Врач похоронил всех своих пациентов с гангреной, не считая одного. Единственный выживший спасся из-за того, что пораженную руку вовремя ампутировали. Он не мог внушать ложную надежду. Король приказал ему говорить только правду.
Жуткое молчание Гюйона ответило на вопрос Ричарда, и этот невысказанный ответ потряс его до глубины души. Он надолго замолчал, но когда наконец заговорил, в его речи слышались отзвуки знакомой бравады:
– Ну, значит, я стану первым.
* * *
На следующее утро Арна внезапно разбудил звук, от которого кровь застыла в жилах – громкий стон короля. Арн тотчас же вскочил на ноги и с отчаянной молитвой метнулся к кровати. Милостивый Боже, пусть это будет лишь дурной сон! Такой крик
