Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Джейн закатывает глаза и прыгает на кровать, и Огаст подпрыгивает, смеется и дает Джейн повернуть себя на спину, ахая.
– Ты всегда такая, – говорит она, целуя участок кожи под ухом Огаст, прокладывая себе путь правой рукой, – чувствительная.
– Не… не надо мной смеяться.
– Я не смеюсь над тобой. – Она водит палец дразнящими маленькими кругами, и Огаст снова ахает, сжимая одну ладонь в кулак. – Мне в тебе это нравится. Это весело.
Когда Огаст открывает глаза, Джейн нависает над ней с благоговейным выражением лица. Из-за Огаст. Она смотрит так на Огаст. Огаст может буквально расколоть время, но все равно не может поверить в то, как смотрит на нее Джейн.
– Ты знаешь, что я до сих пор тебя люблю, да? – говорит ей Огаст. Это с готовностью слетает с ее губ. После потери говорить это стало легко. – Хотя для меня прошли месяцы. Я даже не приблизилась к тому, чтобы перестать.
Джейн прижимается губами к центру груди Огаст.
– Скажи мне еще раз.
Огаст издает тихий, нетерпеливый звук, когда она опять движется.
– Я тебя люблю. Я… я тебя люблю.
Джейн вжимает ее в матрас и говорит:
– Я здесь. Я никуда не ухожу.
Это роскошь. Самые базовые параметры уединения – дверь, пустая квартира, разворачивающийся перед ними полдень – и это роскошь. Никаких расписаний поездов или шумных пассажиров. Никаких флуоресцентных ламп. Прикосновения ради роскоши прикосновений, жадные, потому что они могут такими быть. Джейн не отводит взгляда с ее лица, и Огаст не может представить, о чем она думает, но Джейн улыбается, и ее заводит еще больше то, что Джейн хорошо от того, что хорошо ей. Огаст хочет большего, хочет все, что только возможно получить, хочет зарыться в это и никогда не возвращаться.
Первый раз наступает быстро – прошло слишком много времени, и она слишком сильно скучала по Джейн, чтобы для этого понадобилось больше одной ладони и нескольких минут, – и, когда она заканчивает дрожать, Джейн поцелуем приводит ее в чувство.
– Боже, – говорит Огаст, приходя в себя, – иди сюда.
– Я здесь, – говорит Джейн. – Я целую тебя.
– Нет. – Огаст облизывает свои губы и проводит кончиком пальца по нижней. – Сюда.
– А, – выдыхает Джейн. – А, хорошо.
Джейн целует ее еще раз, а потом двигается вверх по телу Огаст, переступая коленями, пока не оказывается на уровне плеч Огаст, прижимаясь ладонями к стене по обе стороны от нее. Огаст чувствует жар, исходящий от нее, будто мокрый солнечный свет.
– Готова? – спрашивает она.
– Не задавай глупых вопросов, – говорит ей Огаст. Она думала об этом больше, чем Джейн может представить.
– Я просто хотела… черт возьми, ладно, глупый вопрос, прости… черт возьми.
Огаст думает о лете в Новом Орлеане, стаканах со льдом и сахарным сиропом с мандарином, клубникой и жимолостью, капающим ей на подбородок и прилипающим к пальцам, удушливом тумане из пара и пота. Джейн двигает бедрами, преследуя ощущения, и с ее губ слетают мягкие стоны все быстрее и быстрее, пока она полностью не отдается. Ногти Огаст впиваются в кожу ее бедер прямо там, где они переходят в таз, и она в восторге от этого, в восторге от Джейн, в восторге от бархатистых ног Джейн у ее лица, в восторге от того, как Джейн ощущается на ее губах и на ее языке, в восторге от того, как она движется в волнах отчаянного инстинкта без намека на смущение. Огаст могла бы научиться жить не дыша, лишь бы это длилось вечно.
Когда это заканчивается – не заканчивается, у них так не бывает, но когда Огаст переваливается через край без сил – Джейн целует ее небрежно, в опьянении и эйфории. Она пахнет как Огаст, и это совершенно другое откровение – ее тело, и тело Джейн, и все способы, которыми они могут задерживаться друг на друге.
У этого, похоже, никогда не бывает начала или конца. Раньше все зависело от обстоятельств, но теперь это путаница из касаний, один поцелуй, перетекающий в другой, бесконечное скольжение, непрерывная волна. Они обе дают и берут, обе по очереди ахают, матерятся и опускаются на колени. Это могло бы длиться часами или днями, думает Огаст, когда у нее в мозгу находится что-то, способное мыслить. Джейн подкладывает подушку под таз Огаст, закидывает ноги Огаст на свои плечи, и Огаст идет ко дну.
Джейн снова нападает на нее своими смертоносными губами и пальцами. Ее движения похожи на искусство. Она находит каждую частицу, удерживающую Огаст, и освобождает ее, пока Огаст не кажется, что она выливается из себя. Огаст в океане, она глина в руках того, кто знает, как сделать жизнь из ничего, она девушка под девушкой на кровати, путь до которой едва не стоил им жизни.
– Вот так, – шепчет Джейн, когда Огаст больше не может слышать отчаянные, полусознательные звуки, слетающие с ее губ. Одна ее ладонь и таз расположены между бедер Огаст, слепо и неустанно преследуя то, на что отвечает тело Огаст. Джейн трахает ее так, будто они центр вселенной. Огаст в звездах. – Такая прекрасная, ангел, боже, я тебя люблю…
Огаст снова кончает с ладонями в волосах Джейн, с закрытыми глазами, с дрожащим телом, и это не просто что-то поверхностное. До самых кончиков пальцев, в пении по всем ее синапсам, это такая большая любовь, что ее не остановить, это невыносимая, изысканная полнота. Невозможная. Позже, когда садится солнце и включаются фонари, Огаст чувствует на себе пульс Джейн и представляет все провода, бегущие над и под улицей и синхронизированные с этим. Это уже так не работает. Но все равно кажется, что так и есть.
– Знаешь, что самое безумное? – говорит Джейн. Она выглядит так, будто скоро заснет.
– Что?
– Ты важнейший человек, которого я только встречала, – говорит она. – И я вообще не должна была никогда тебя встретить.
* * *
Время, объясняет им позже Майла, не совершенно.
Это не прямая линия. Оно не чистое и аккуратное. Вещи пересекаются, наслаиваются, расщепляются. Люди теряются. Это не точная наука. Поэтому Джейн не вернулась в 1977-й. Они открыли дверь, и Огаст мельком что-то увидела через трещину, но Джейн там не осталась. Но она и не вернулась магически именно в тот момент времени, в котором она оставила Огаст. Она оказалась «примерно» сейчас, так же как ее носки оказываются «примерно» в корзине для грязного белья, когда она бросает их через комнату Огаст. Первые несколько недель Джейн счастлива так, как Джейн счастлива часто – невозмутимо, общаясь, смеясь громко по ночам, – пока внезапно это не заканчивается. Она благодарна за то, что она здесь, но есть моменты, которые выбрасывают ее из благодарности. Например, когда она думает про кого-то, кому хочет рассказать про ужасный каламбур, который она произносит за ужином, и понимает, что этот человек в 1977-м, или когда она зависает перед фотографией Оги, которую Огаст добавила на холодильник. Почти каждую ночь она лежит полуголой на кровати, проводя пальцами по татуировкам на боку, снова и снова.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
