Мужчина, только недавно успевший вновь стать моим, кивнул, вынужденно соглашаясь со мной.
— Я позвоню тебе.
Прикрыла веки в знак согласия. Игорь начал спускаться вниз, а потом резко повернул назад и всё-таки обнял меня, коснувшись губами моего виска.
— Мы с этим справимся.
***
Игорь
Уходить было не просто, словно с кровью отрывая себя от Олеси, я спускался по ступеням. Собственное бессилие и страх за них обоих действовал на меня угнетающе. С одной стороны была Леся, которая только-только начала принимать своё прошлое, а с другой стороны — сын, чьё мировоззрение за этот вечер заметно пошатнулось. А в центре этого хаоса был я, не имеющий ни малейшего понятия, как собрать всё обратно.
Арсений, как и обещал, стоял возле автомобиля, с головой спрятавшись в ворот куртки и упорно пряча от меня лицо. Разблокировал двери, он нырнул на пассажирское сиденье. Я же чуть помедлил, разрываясь между необходимостью поддержать сына и страхом оставить любимую женщину одну. Но она была права, Арсений — главное.
Усевшись за руль и пристегнув ремень, я не спешил трогаться с места. Атмосфера в салоне нагнеталась с каждым нашим вздохом.
— Сынок, — позвал я Сеньку.
Он не откликнулся. Но я всё равно решил сказать то, что уже давно должен был донести до него.
— Понимаешь, у каждого человека есть свой предел прочности. И когда этот предел заканчивается… человек совершает такие поступки, о которых потом обязательно начинает жалеть.
— Пап, не надо философии.
— Надо. Потому что это не философия, а жизнь. Если тебе интересно, то я тоже однажды был на пределе.
— Когда… она ушла?
— Нет, раньше. Когда… мой первый ребёнок не выжил, а его мать ушла от меня. Я долго восстанавливался и в какой-то момент решил для себя, что жить без душевных привязанностей куда проще.
— А это тут причём?
— При том, что, обезопасив себя, я невольно поставил под удар Олесю. Ей нужна была поддержка и любовь. Мне казалось, что я даю ей это всё. Но я заблуждался.
— Это не оправдывает её.
— Не оправдывает. Но тем не менее. Она тогда была сама как большой ребёнок, а я оставил её одну.
— На время.
— Этого оказалось достаточно. Необязательно уезжать куда-то физически, я не смог показать ей, насколько сам нуждаюсь в ней.
Арсений замолчал, что-то пристально рассматривая на приборной доске, его руки усиленно скользили по бёдрам, вверх-вниз. Я не торопил его, давая возможность принять услышанное, и тут он сорвался.
— Пап, она ушла от меня… нас, — простонал и разревелся, абсолютно по-детски, болезненно сморщив личико и размазывая сопли-слёзы по нему.
Я тут же отстегнулся и всем корпусом развернулся к нему, прижимая сына к плечу. Сдавленные рыдания так и рвались из него, я гладил его по волосам и представлял, как впитываю в себя всю его боль.
— Пап, ну как же так…
— Не ищи в этом смысла. Случилось то, что случилось. Прошлое на то и прошлое, чтобы оставаться позади. Ты же сам хотел найти свою… маму. И ты нашёл её, ты дал всем нам шанс, и это очень благородно. Я говорил тебе, как тобой горжусь? Нет? Тогда говорю — ты моя самая главная гордость. Ты сделал очень смелый шаг, на который я сам так и не смог отважиться.
Сенька всхлипнул совсем жалостливо.
— И теперь всё испортил.
— Ничего ты не испортил.
— Но я ей сказал такое… Она теперь… никогда не простит.
— Она любит тебя. Всегда любила. А любовь, если она настоящая, учит прощению.
— А как же ваша история?
— Наша история о том, к чему приводит отсутствие любви к себе. Ибо простить самого себя — самое сложное.
Сын послушно кивнул головой, немного приходя в себя.
— И что теперь?
— А теперь мы поедем домой и попытаемся выспаться. А потом на свежую голову решим, как нам жить дальше.
***
Олеся
До этого дня я вряд ли знала, что такое настоящее горе, наивно полагая, что все эти годы тосковала по Сеньке по-настоящему. Нифига. Ни один день до этого не мог сравниться с тем, что я испытывала сейчас. Когда-то я боялась, что он, став взрослым, и не вспомнит обо мне. Но теперь я знала, что нет ничего страшнее, чем осознание той боли, что ты причинил собственному ребёнку, помноженное на разочарование от потери призрачного счастья иметь возможность видеть, как он растёт и радуется жизни.
Я лежала на постели, прижимая к себе Жужу, взбудораженную моим настроением. Она металась по кровати, принимаясь то лизать моё лицо, то протяжно выть. Вот и ещё один ребёнок, травмированный мной.
Ближе к утру пришло сообщение от Игоря: «Мы дома. Арсений в порядке, он справляется».
Я: «Спасибо».
Игорь: «Я люблю тебя. Слышишь?».
Я: «Слышу. И я тебя. Люблю».
Игорь: «Хочешь, я приеду к тебе?».
Я: «Хочу. Но не приезжай. Не оставляй его одного, пожалуйста».
Игорь: «Тут Макаровы, Слава взял его в оборот. Так что я могу вырваться на час. Он поймёт. Не хочу, чтобы ты одна была».
Я: «Мне спокойней, когда он с тобой. К тому же ты уже сделал всё, чтобы я не была одна. Жужа бдит».
Игорь: «Спи тогда».
Я: «Хорошо».
Успокоить это меня не успокоило, но, по крайней мере, дышать стало заметно легче. Сын дома. С отцом. В безопасности. И он справляется…
***
Следующий день прошёл как-то смазанно. Звонила Алиска, поделиться новостями о поездке к матери, ну и заодно проверить, насколько я в порядке. И если первое у неё прошло вполне удачно, то проверка моего состояния провалилась на корню.
— Вот и оставляй тебя после этого одну, — печально вздохнула сестра. — Хочешь, я приеду к тебе?
— Спасибо, но нет. Я справляюсь…
Ведь если Сеня справляется, значит, и я смогу.
Она немного помолчала, явно не зная, что сказать, зато я вдруг огорошила нас обеих своей просьбой:
— Алис, спроси у мамы… могу ли я как-нибудь к ней приехать?
Фёдорова по ту сторону телефона поперхнулась и переспросила:
— Ты уверена?
— Да, пришло время учиться прощать.
***
На календаре была суббота, а значит, вечером меня ждал эфир. Самым желанным сейчас было забиться в уголок своей квартиры и не выходить. Но я больше не могла позволить себе быть эгоисткой, у меня имелись обязанности, в том числе и перед коллегами, поэтому, собрав волю в кулак и кое-как замазав круги под глазами, я поехала на студию, зачем-то прихватив с собой Жужалицу.
