Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
которое сослало его после суда в Забайкалье.
Как видите, я являюсь продолжателем славного рода рыцарей. Наш девиз с тех давних пор не изменился и звучит так: «Звезда их не знает заката». Родовой герб украшен рыцарскими шлемами, что говорит о доблести; лилии на гербе означают чистоту помыслов; две серебряные розы олицетворяют павших за веру воинов нашего рода; еще на гербе есть три короны и две шестиконечные звезды, орлиные крылья и павлиньи хвосты. – Унгерн перечислял элементы герба по памяти, а Оссендовский скрипел карандашом, записывая за бароном все, что тот находил нужным сообщить о своих предках.
– Позвольте, господин Унгерн… – Поляк поднял голову, обратив растерянный взгляд на Дедушку. – Вы говорите, шестиконечные звезды… Это ведь иудейские символы, если я не ошибаюсь?
Барон нахмурился и потянулся за ташуром. Оссендовский побледнел и выронил карандаш из трясущейся руки.
– Это символ солнца, а совсем не еврейская звезда, – процедил барон сквозь зубы. – Солнце, поднявшееся над землей, как символ очищения и предельной ясности.
Поляк схватил упавший карандаш и принялся строчить в блокноте.
– Но к евреям вы относитесь отрицательно?
– Крайне отрицательно, – прошипел Унгерн, готовый уже взорваться. – Все зло в мире от евреев… ну и еще от большевиков! А теперь, Оссендовский, мы с тобой покончим!
Фраза прозвучала двусмысленно и тревожно. Барон хлопнул себя правой рукой по боку. Хлопок пришелся точно на то место, где обычно на ремне закреплена кобура с наганом. Это было рефлекторное движение, и Дедушка повторял его довольно часто. Он любил, чтобы наган всегда был рядом, но, зная свою вспыльчивую натуру, частенько от греха подальше сдавал его вместе с ташуром Жамболону. Так было и сейчас. Оссендовский спрятал за пазуху блокнот, вскочил с места и, торопливо прощаясь, попятился к выходу. Он так спешил, что, допустив неосторожность, гулко ударился затылком о перекладину, после чего неуклюже развернулся и, споткнувшись о высокий порожек, улетел куда-то во тьму.
Скулы мои сводило, а рот заполнила холодная слюна. Мне казалось, что в воздухе растеклась какая-то неведомая вибрация, огонь в керосиновой лампе пульсировал, меняя освещенность и создавая на решетчатых стенах юрты странные живые тени. Начало подташнивать, и кожа на лице онемела. Я смотрел на барона. На лице его была блаженная улыбка, вокруг его головы и кистей рук я заметил слабое красное свечение. Я наконец осознал, что загадочные грибы начали на меня действовать. А может быть, и не грибы совсем, а тот сладковатый серый пепел, источавший аромат благовоний. Мир становился необычным… Цвета казались ярче, да и было их теперь больше. Я решил потрогать руками лицо и почувствовал пластилиновую податливость, – казалось, я касаюсь чего-то чужого, малознакомого. Стало смешно, и я захохотал. Меня не смешило что-то конкретное, смех был скорее нервного характера. Неожиданно пришло понимание, что Унгерн меня отравил, и, скорее всего, я умираю, а может быть, уже умер. Эта мысль показалась мне настолько естественной, что я в нее немедленно поверил и жуткий страх до боли сжал мое сердце.
– Да, Ивановский, ты действительно умер! – Унгерн начал широко открывать рот, как бы массируя свою нижнюю челюсть… он сейчас походил на крупную рыбу, которая неожиданно подавилась невидимой добычей.
– Но я ведь не по-настоящему умер? – с надеждой в голосе поинтересовался я.
– В этом мире все не по-настоящему, – смиренно констатировал Дедушка и стал раскачиваться из стороны в сторону.
Он начал с почти неуловимой амплитуды, но через некоторое время отчетливо обозначилось поступательное движение.
В юрте стало светло и просторно. Стены широко разошлись в стороны, а купол поднялся, дым от печурки валил к потолку и втягивался в раскрытый круглый проем, за которым чернел кусок холодного и таинственного звездного неба.
– Начали уже? – спросил кто-то тихо, но четко.
В дверях юрты стоял огромный Вольфович и с интересом переводил взгляд с меня на барона и обратно.
– А мы уже заждались! – Унгерн радостно замахал руками, приглашая гостя сесть рядом.
– Дела задержали, – констатировал иудей, снял тарлык, бросил его на кошму, а сам удобно устроился поверх него полулежа. – Что было в коробочке почтенного старца из Ширди сегодня?
– Сегодня нам посланы грибы и немного вибхути! Ивановского вон штырит как. Бледный стал, будто утопленник, то ржет, как конь, то рыдает, как баба.
– Ну это с непривычки. Не каждый ведь день умираешь. – Вольфович снял портупею с револьвером, положил рядом с собой и сверху накрыл папахой.
Отчетливое ощущение наступившей смерти вернулось из темных уголков подсознания, и я удивился тому, что теперь не было страшно. Если смерть именно такая, то ничего пугающего она с собой не несла. Вольфович налил себе чая и, сделав глоток, повернулся к остекленевшему барону и с любопытством стал его разглядывать.
– Видел, как Оссендовский из юрты вылетел, нарушая сразу несколько аксиом из элементарной физики. Казалось, что полчища демонов гнались вслед за ним. Надо полагать, вы, барон, хватались за отсутствующий наган?
– Да я только чтоб припугнуть. Ему теперь явилась суровая муза по имени Смерть, всю ночь будет строчить в блокнотике, а ближе к утру забудется тревожным сном. – Дедушка сидел в индийской позе, выгнув спину и запрокинув лицо. Веки его были сомкнуты. – В мемуарах он красочно опишет тот момент, когда вся жизнь пронеслась перед глазами, обязательно упомянет про холодное дыхание смерти и печальные шорохи саванов. У поляков богатая фантазия.
– О чем говорили?
– Описывал герб Унгернов. А этот сурок обсосанный меня про звезды шестиконечные начал допрашивать, с намеком на то, что уж не еврей ли я… Представляешь, Вольфович, – считать меня евреем!
– А что тут зазорного, меня вот тоже считают евреем. Ничего, живу и не грущу. – Вольфович подмигнул мне.
Я же не мог ни двинуться с места, ни издать малейший звук. Меня заставили оцепенеть невидимые оковы, ощущение тела было потеряно.
– Ну так то ты! Ты же у нас не совсем еврей, правильнее даже сказать, совсем не еврей…
– Ну если по факту, то, конечно, не еврей. Но иудей – это наверное!
– Я против иудеев ничего не имею, я евреев не переношу… – смиренно сообщил барон и раскрыл глаза. – Ты ведь обо всем на свете знаешь, расскажи мне, пожалуйста, почему на моем родовом гербе Унгернов в самом центре на геральдическом щите красуется шестиконечная звезда?
– Тебе нужно толковое объяснение или правда?
Унгерн повернулся к Вольфовичу и нахмурил брови. Над бароном возникло мерцающее кровавое свечение, некоторое время оно неспокойно колыхалось в воздухе, а потом вдруг неожиданно растворилось.
– Это для меня… Я правду хочу знать!
– Тогда слушай правду. Семейство Унгерн попало в Европу с одним из
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
