Сейчас дом был погружен во тьму, но вскоре в нескольких окнах загорится свет. Розалина Рамирес встанет с первыми петухами и тут же примется готовить обильный завтрак для своего сына Мануэля, который должен вернуться после ночной – второй кряду – смены. Если, конечно, его не задержит на службе шквал бумажной работы в связи с убийством шефа полиции Стивенсона. Будучи гораздо более искусным кулинаром, нежели его мать, Мануэль, конечно, предпочел бы приготовить себе завтрак собственными руками, но он все равно съест ее стряпню до последней крошки да еще обязательно похвалит.
А пока Розалина спит в большой спальне, принадлежавшей когда-то ее сыну. Он ни разу не пользовался ею с тех пор, как шестнадцать лет назад здесь умерла его жена Кармелита, подарив жизнь их сыну Тоби.
В дальнем конце просторного заднего двора стоит сарай с двускатной крышей, крытой так же, как кровля дома, дранкой. Окошки его закрыты белыми ставнями.
Поскольку участок расположен в самой южной оконечности города и примыкает к привольным холмам, здесь – раздолье для любителей верховой езды. Относившийся к ним прежний хозяин дома держал в этом сарае лошадей, теперь же в нем расположена студия, в которой Тоби выдувает из стекла свою жизнь.
Сквозь густой туман я увидел, что окна в сарае освещены. Ничего удивительного. Тоби часто встает задолго до рассвета и приходит в свою студию, чтобы поработать.
Прислонив велосипед к стене сарая, я подошел к одному из окон. Орсон рядом со мной поднялся на задние лапы, поставил передние на окно и тоже заглянул внутрь.
Когда у меня появляется желание посмотреть, как творит Тоби, я никогда не захожу внутрь, поскольку флуоресцентные лампы, горящие под потолком, слишком ярки для моих глаз. Кроме того, боросиликатное стекло, из которого выдуваются различные изделия, обрабатывается при температуре свыше двух тысяч градусов по Фаренгейту и светится так ослепительно, что может причинить вред даже глазам нормального человека, не то что моим. Когда Тоби заканчивает работу, он выключает горелку, и тогда мы можем немного поговорить.
Сейчас Тоби сидел на высокой табуретке за своим рабочим столом, напротив многоструйной фишеровской горелки. Глаза его были закрыты специальными очками с черными стеклами. Он только что закончил выдувать вазу в форме груши с изящным тонким горлышком. Она была такой горячей, что светилась красно-золотым светом. Теперь Тоби остужал ее.
Если изделие вынуть из огня и оставить без присмотра, оно станет остывать чересчур быстро и лопнет.
Для того чтобы этого не случилось, его необходимо остужать постепенно и в несколько приемов.
В горелку на рабочем столе из стоявшего поодаль баллона под большим давлением поступала смесь природного газа и чистого кислорода. Начиная остужать изделие, Тоби первым делом выключал кислород, отчего температура пламени становилась гораздо ниже, давая тем самым время для того, чтобы укрепились молекулярные связи стекла.
Ремесло стеклодува чревато многими опасностями, поэтому кое-кто в Мунлайт-Бей осуждал Мануэля и считал безответственным то, что он позволяет своему сыну, пораженному болезнью Дауна, заниматься этим сложным, требующим большого мастерства и осторожности делом. Каркая, словно вороны, они предрекали мальчику непоправимые увечья и, возможно, затаив дыхание ждали, когда это случится.
Поначалу Мануэль был настроен категорически против мечты Тоби стать стеклодувом. В течение пятнадцати лет сарай служил студией для Сальвадора, старшего брата Кармелиты, первоклассного стеклодува, настоящего мастера. Будучи ребенком, Тоби провел тысячи часов, сидя рядом с дядей Сальвадором и наблюдая за тем, как тот работает. Иногда ему даже позволялось надеть кевларовые рукавицы и переставить только что изготовленную вазу в очаг для охлаждения.
Со стороны могло бы показаться, что в эти часы, сидя рядом с дядей, Тоби находился в прострации – с пустым взглядом и бессмысленной улыбкой, и все же это было не так. Мальчик смотрел и учился. Компенсируя недоданное, природа часто награждает ущербных людей сверхчеловеческим терпением. Просиживая день за днем, год за годом в студии своего дяди, Тоби медленно учился. Два года назад Сальвадор умер, и Тоби, которому тогда исполнилось только четырнадцать, спросил у отца, может ли он продолжить дело дяди. Мануэль не отнесся к этой просьбе всерьез и постарался мягко объяснить сыну, что его мечты нереальны.
А как-то утром, незадолго до рассвета, он обнаружил Тоби в студии, а по огнеупорной керамической поверхности рабочего стола плыл целый выводок лебедей из простого коричневого стекла. Позади лебедей стояла только что сделанная и уже остывшая ваза. Благодаря специальным примесям и добавкам стекло напоминало загадочное полночное небо, в котором клубился синеватый туман и посверкивали серебристые точки звезд.
Мануэль с первого взгляда увидел, что эта ваза ни в чем не уступала лучшим изделиям Сальвадора, а Тоби в этот момент остужал вторую вазу – не менее прекрасную, чем первая.
Мальчик перенял у дяди все навыки опытного стеклодува и, несмотря на задержку в развитии, определенно знал, как нужно работать, чтобы не причинить себе увечий. И тут тоже проявилось волшебство генетики, поскольку он обладал удивительным талантом, которому нельзя было научиться. Он был не просто мастером, а художником, и даже не художником, а одаренным слабоумным, которого вдохновение художника и умение мастера посещали так же просто, как волны накатываются на берег.
Произведения Тоби продавались в магазинах подарков не только Мунлайт-Бей, но также Камбрии и других прибрежных городков к северу вплоть до самого Кермела. Через несколько лет он вполне сможет содержать себя без посторонней помощи.
Иногда природа бросает кость тем, кого обделила.
В этом убеждает и мое собственное умение складывать слова во фразы, а фразы – в абзацы.
Сейчас Тоби сидел в своей студии и аккуратно поворачивал вазу в гудящем пламени горелки, следя за тем, чтобы огонь равномерно лизал ее округлые бока.
С толстой шеей, покатыми плечами, непропорционально короткими руками и ногами, он вполне мог бы сойти за сказочного гнома, сидящего у сторожевого костра глубоко под землей. Его лоб узок и тяжел, уши посажены чересчур низко, голова кажется слишком маленькой для такого тела. Смазанные черты и тяжелые складки полуприкрытых век придают его лицу вечно сонное выражение.
Сейчас Тоби сидел на высоком стуле, поворачивал вазу в пламени горелки и регулировал количество подаваемого газа, руководствуясь какой-то непостижимой интуицией. На лице его играли отсветы пламени, глаза были закрыты черными стеклами очков, и он ничуть не казался слабоумным и не производил впечатление человека, которого угнетает его физическое и умственное состояние. Наоборот, погруженный в свое творчество, в процесс созидания, он казался возбужденным.
Орсон угрожающе зарычал. Он спрыгнул передними ногами на землю, отвернулся в сторону от сарая и настороженно напрягся.
Я тоже повернулся и увидел темную фигуру, приближающуюся к нам через задний двор. Несмотря на ночь и туман, я сразу узнал этого человека по тому, с какой грацией и легкостью он шел. Это был Мануэль Рамирес, папа Тоби, второй человек в полицейском управлении Мунлайт-Бей, ставший теперь временно первым вследствие гибели своего босса.
