Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
Суды стали гораздо более заинтересованы в том, чтобы свидетели-эксперты давали показания «на основе фактических данных», как их стали называть теперь, а не на основе своего опыта, сколько бы этого опыта у нас ни было. Судьи порой прерывали мои ответы на важные вопросы резким: «Просто скажите, да или нет, доктор Шеперд». Причем происходило это зачастую во время моего ответа на длинный и подробный вопрос адвоката.
Так как в результате новых порядков, установленных, когда я покинул Лондон, судебно-медицинские эксперты Англии и Уэльса работали теперь сами на себя, возможностей для проведения исследований в области судебной медицины практически не осталось. Большинство из нас больше не работали и не преподавали в университетах: судебной медицине не было места даже в учебной программе медицинских школ. На пути наших исследований всегда стояла Британская ассоциация по вопросам пересадки человеческих органов и тканей, настаивавшая, что родственники покойных должны давать свое согласие на взятие образцов тканей, даже самых минимальных, в исследовательских целях. Как же тогда, спросите вы, ответы, которые мы даем в суде, могут быть «основаны на фактических данных»?
Убийства, самоубийства и несчастные случаи никогда никуда не денутся, однако отныне рядовые дела судебных медиков будут все больше включать случаи халатности и проблем с обеспечением безопасности в домах престарелых. Они определенно будут включать большое количество смертей от передозировки наркотиков. Кроме того, к нашему стыду, все больше смертей происходит под стражей, что многое говорит о наших тюрьмах: 316 с марта 2016-го по март 2017-го, из которых 97 были самоубийствами. За тот же год в тюрьмах было зарегистрировано более 40 000 случаев причинения заключенными себе вреда самостоятельно и более 26 000 нападений. И эти показатели пугающим образом растут из года в год.
СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКИХ ЭКСПЕРТОВ СТАЛИ РЕЖЕ ВЫЗЫВАТЬ С ЦЕЛЬЮ ИЗУЧЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ СМЕРТИ.
Самым же шокирующим изменением, которое я заметил по возвращении, было то, что судебно-медицинских экспертов стали реже вызывать с целью изучения обстоятельств смерти. Расходы и организационные вопросы, связанные с открытием расследования, казалось, вынуждали некоторых коронеров закрывать глаза на некоторые сомнения. Если смерть, «возможно», была естественной, и врач, «возможно», готов подписать соответствующее свидетельство, то многие коронеры охотно на это согласятся и не станут устраивать дальнейшие разбирательства. Печально это признавать, но то, что полиция вынуждена платить стандартную ставку – порядка нескольких тысяч фунтов – судебно-медицинскому эксперту, может оказаться достаточным, чтобы отмести у полиции (особенно, если верить статистике, когда дело близится к концу финансового года) какие-либо сомнения по поводу смерти, и вместо этого отдать труп на вскрытие местному, обычному судмедэксперту, а не одному из 40 или около того зарегистрированных Министерством внутренних дел специалистов.
Многие согласятся, что цивилизованное общество всегда должно стремиться установить, сколько бы это ни стоило, истинную причину смерти. Расходы, понесенные на суды, расследование и открытое разбирательство по делу о смерти Стивена Лоуренса, должны служить напоминанием всем, у кого есть хоть какие-либо сомнения, что гораздо лучше и дешевле с самого начала сделать все как полагается.
В итоге я был рад вернуться на передовую в Ливерпуле, несмотря на все произошедшие изменения. Иногда меня приглашали читать лекции на большой земле различные медицинские организации или другие профессиональные группы, и это тоже приносило мне радость. По окончании этих лекций ко мне, как правило, подходили с вопросами заинтересованные люди. После одной из таких лекций в Лондоне со мной поболтала о моей работе один судебный педиатр.
Судебные педиатры расследуют дела о насилии над детьми – как физическом, так и сексуальном, и в этом заключалась специализация этого судебного педиатра: не трупы, а защита живых. Она задала мне вопросы о кровоподтеках, и мы решили, объединив наши знания на эту тему, написать совместную научную статью. Если моя работа состояла в том, чтобы выяснить, умер ли ребенок естественной смертью, то она должна была понять, подвержены ли опасности его живые братья и сестры, и мы встречались несколько раз, чтобы обсудить нашу статью о кровоподтеках, во время моих последующих поездок на большую землю.
Что касается острова Мэн, то в нашем доме становилось все тише и тише. Джен пасла своих овец. Я готовил свои статьи.
Однажды она сказала:
– Нам стоит поговорить о нашем браке.
И я ответил:
– Каком браке? Не похоже, чтобы он вообще был.
Так все и закончилось одним февральским вечером. Без шума, но со слезами. С минимумом слов, но с большим количеством боли. После 30 лет.
Как же быстро по сравнению с его продолжительностью этот брак разрешился. Наверное, у всего есть свой конец. Возможно, в отношения, как в человеческий организм, изначально заложена деградация. Мне казалось, что от нашего брака попросту ничего не осталось, однако было невозможно говорить или даже думать об этом без боли и зарождающейся ярости. У нас было прошлое, было двое общих детей, была общая собственность, и все это, разумеется, подлежало обсуждению, неизменно с горечью и огромной болью с обеих сторон. Но между нами было так мало общего, что я не сомневался: когда крики закончатся и раны затянутся, нас обоих впереди ждет лучшее будущее.
ВОЗМОЖНО, В ОТНОШЕНИЯ, БРАК, КАК В ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ОРГАНИЗМ, ИЗНАЧАЛЬНО ЗАЛОЖЕНА ДЕГРАДАЦИЯ.
Джен подала на развод, и через год со всем было покончено.
Тогда я даже не догадывался, что влюблюсь в судебного педиатра, с которым мы встречались для обсуждения нашей работы по кровоподтекам, не говоря уже о том, что она станет моей женой, однако мне так и не удалось убедить в этом Джен. Я действительно проводил время с человеком, которого считал сердечным, отзывчивым и умным, однако ничего тогда не планировал. Не планировала и Линда, овдовевшая, когда трое ее дочерей были еще совсем маленькими, и теперь вот уже несколько лет состоявшая в новых отношениях. Эти отношения, равно как и мой брак, закончились неприятно и со злобой.
Несмотря на свой решительный настрой развестись со мной, Джен сильно страдала. Наш разрыв сильно расстроил и наших детей, которые тоже, полагаю, ошибочно подозревали, будто я попросту повстречал Линду и бросил Джен. Анна, уже почти сама ставшая к этому времени врачом, однажды, когда ее мать особенно страдала и злилась, заявила, что уж точно никогда в жизни не станет таким судмедэкспертом, как ее отец.
Я рад, что Джен все-таки обрела счастье с другим человеком. А в сентябре 2008 года мы с Линдой поженились. Так у меня появилась еще одна семья, и я снова оказался в мире детей-подростков и занятых немолодых родителей. Какой бы любящей и доброжелательной ни была новая семья, отношения между всеми ее членами в отдельности должны строиться постепенно, год за годом. Мы понимали это, и в результате, мне хочется надеяться, получилась сильная и любящая большая семья.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
