Ха, ха, ха, ха, ха, ха, Хо, хо, хо, хо, хо, хо — Танцен але хасидим, Танцен але хасидим![22]
Все пустились в пляс, и даже беззубая бабушка из Вены, которая впервые за многие годы тоже развеселилась.
Гости пели, хлопали в ладоши, собравшись в кружок, пока наконец песня не закончилась и снова не установилась тишина. И Янкель снова в полной тишине повторил свой вопрос, который более всего беспокоил его:
— Так как его имя, хочу я все-таки знать?
— А я все-таки хочу знать, кто вы такой! — ответила Мальва, уставившись на старика. — Вы вошли в мой дом, не сняли шапку с головы. Вы танцевали со мной, будто вы мой жених, но так и не представились.
— Я твой свекор, ты, соловушка! Но явился я для того, чтобы узнать имя моего внука.
Вместо нее ответил Хенрик тоном, по которому еще нельзя было понять, наступило ли наконец перемирие или противостояние все еще продолжается:
— Твоего внука будут звать Владимир Ильич Камински.
— Я разговариваю с дамой, а не с тобой.
— Моего сына будут звать так, как хочет его отец, — ответила Мальва, адресуя мужу примирительную улыбку.
— А что хочет его мать? Или ей в этом доме нечего сказать?
— Я хочу, чтобы он рос здоровым, — ответила Мальва, понимая намек, — и чтобы людям было приятно иметь с ним дело.
— С таким именем? — сердито спросил Янкель. — Да при его появлении люди будут запирать двери!
Хенрик понял, что, если он не хочет потерять свое лицо, он должен брать ситуацию под контроль.
— Как будут звать нашего сына, — сказал он сурово, беря Янкеля за углы воротника, — решаем мы, а не какие-то капиталисты из Варшавы.
— Наследник моих миллионов, мой внук не будет носить имя Владимир Ильич. Тебе никогда этого не понять, но твоя жена, слава богу, симпатичнее тебя.
С этими словами он достал из кармана чековую книжку, раскрыл ее и что-то начеркал внутри.
— В качестве начального капитала, на расходы по воспитанию моего внука тридцати тысяч злотых, полагаю, будет достаточно, — сказал он, передавая Мальве подписанный чек.
Мальва побледнела. Таких денег она не видела в жизни. Она растерянно посмотрела на Хенрика, потом опять на Янкеля:
— Но я не понимаю…
— Это для твоего сына и моего внука Андрея Камински.
Мальва взяла чек и передала мужу, а тот взял его театральным жестом и демонстративно разорвал на клочки.
— Не знаю никакого Андрея Камински, — буркнул он, — и купить себя никому и никогда не позволю. Возьми себе паршивые тридцать тысяч, а нас оставь в покое!
Янкель досадливо пожал плечами и снова достал чековую книжку.
— Я понял, — сказал он, — тридцати тысяч маловато. Извольте.
И он снова стал чиркать в своей чековой книжке.
— Пятидесяти тысяч, надеюсь, хватит за имя моего внука Андрея? Но это мое последнее слово!
Хенрик хотел было выставить старого упрямца за дверь, но тут Мальва взяла его за руку, погладила по плечу и шепнула в самое его ухо:
— Хенрик, любимый, ты хочешь взять на душу грех против родного отца? Ради нескольких грязных швейцарских франков? Ради имени, которое всего лишь имя? Все ведь заключено в сердце человека, а не в названии.
Хенрик смотрел на нее так, будто пробуждался от тяжелого сна длиною в четырнадцать лет. Братья улыбались ему, словно подбадривая — против природы, дескать, не попрешь. То же самое — и сестры.
Он подошел к старику, обнял сумасшедшего Патриарха, расцеловал его в обе щеки и сказал со слезами в голосе:
— Ах ты, старая накипь! Ах ты, ростовщик! В сотый раз ты изнасиловал меня. Но все равно, ты обречен вместе с твоим проклятым классом, с твоими векселями, чеками и банкнотами…
— И что же? — улыбнулся Янкель.
— Ничего. Все равно я тебя люблю.
28
Ну что ж, мой терпеливый читатель, вот и конец моей истории, и Вы, разумеется, спросите меня — все ли здесь правда?
Мне трудно ответить Вам однозначно на этот вопрос, потому что при всех описанных мною событиях я сам не присутствовал. Все происходило до моего появления на свет. Все, что мне известно, я знаю из устных рассказов. Многие годы изучал я обстоятельства моей наследственности. Поскольку же я всегда был сверх всякой меры любопытным, мне хотелось досконально разобраться, что за люди внесли свой вклад в палитру моих хромосом. Я беседовал с жившими в одно время со мной дядями, тетями, а также более дальними родственниками, разбросанными по всей планете о том, как произошло слияние двух ветвей — Розенбахов и Камински. При этом оказалось, что средний возраст моих информантов составлял девяносто один год! Их возрасту соответствовала и память. Кроме того, моим собеседникам самим очень уж хотелось оказаться на высоте. Они не упускали ни одной возможности переоценить собственную роль в семейной хронике, а иные и того боле: кое-что прибавить от себя, а кое-что утаить.
По этой причине почти все сведения в этой книге должны восприниматься с известными оговорками. Мне было бы жаль, если бы кто-то из серьезных современников описанных событий стал придирчиво относиться к фактам, приведенным в моей истории. Я не готов поручиться за их достоверность, равно как и за достоверность географических названий или изложенных мною биографических сведений. Уже на первой странице этой книги я привожу надпись на могильном камне давно ушедшего в иной мир раввина Шломе Розенбаха из Черновиц — помните? «Правда — это самое благое из всех благ, обращаться с которым следует осмотрительно и не расточать всуе». Как я уже намекал, его потомки, к числу которых принадлежу и я сам, завету этому стараются следовать. Мы говорим и пишем правду тогда лишь, когда ничего другого нам не остается…
Так что, расценивайте мои заметки как измышления, как сумасбродные небылицы. И если Вы, вопреки этому, тут или там все-таки отыщете искорку правды, принимайте это за чистую случайность. И потому очень прошу Вас не строить мне за это никаких козней.
