Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
Коллекционеры adidas, как правило, не относят себя к «сникерхедам» (хотя могут нейтрально относиться к самому термину) и воспринимают себя как отдельное сообщество со своей спецификой. «Сникерхеды коллекционируют „сникеры“, у них нет привязки к определенному бренду, они собирают просто редкие модели. Конечно, они вкладывают в это свой определенный смысл. Но это немножко не история людей, которые собирают adidas. Adidas в основном собирают люди, которые собирают винтаж. Собирая adidas, ты собираешь историю: определенные года, эпохи, ты видишь четкие различия в дизайне моделей. У человека в коллекции может быть десять одинаковых моделей, просто разного года выпуска. И по этой модели ты можешь отследить, как менялось что-либо (в дизайне). Плюс у adidas одновременно могли быть фабрики, допустим, в Румынии и Хорватии, выпускающие одну и ту же модель, и эти варианты вообще были друг на друга не похожи. Плюс некоторые фабрики работали по принципу создания обуви на локальный рынок. Люди, которые собирают adidas, они собирают именно такие вещи. Возможно, они будут стоять где-то в очередях перед каким-то релизом, который будет интересен с их точки зрения. Но по большому счету это не сникерхеды. Они не вовлечены в международные выставки вроде Sneakercon и т. д. Безусловно, „адидасовские“ кроссовки появляются на этих выставках, но чаще всего это какие-то маркетинговые истории вроде коллабораций. Что-то такое яркое, „жвачное“. А те же самые англичане могут отдать сотню фунтов за внешне невзрачную пару из замши, и только им самим будет понятно, в чем ее стоимость» (Максим Аске).
«Сникерхед — это понятие более европейское, нежели английское. Даже не европейское, а скорее американское. Это человек, который носит все марки. Так же как в Англии, они не понимают слово sneakers, они говорят trainers. Это разные культуры, нельзя это все мешать в одну кучу. Английская история вообще уникальна. Эта история всегда около футбола, трибун, ночных клубов, рейвов, движения casuals» (Николай Кутилин).
В качестве альтернативы наименованию «сникерхед» коллекционеры adidas могут использовать термины «адихед», «адифан» и т. д.
«Если говорить о терминах, я придумал еще такой — „трифойлизм“. От „трифойл“, эмблемы adidas и -изм, как в коммунизме, социализме и т. д. То есть жесткое отношение к спортивной обуви только как к кроссовкам adidas. Но он не получил хождения, им, может быть, только несколько человек пользуются» (Максим Аске).
К сникерхедам по схожим причинам могут не причислять себя и коллекционеры других брендов, даже американских.
«Сникерхед, если перевести, это „кроссовочноголовый“, человек, который разбирается в кроссовках. А я, кроме Saucony, в кроссовках не разбираюсь. Могу отличить третьи „джорданы“ от четвертых. Но именно чтобы разбираться… Допустим, я не могу отличить настоящие „джорданы“ от ненастоящих, не знаю совместных работ с кем-то. А в случае с Saucony я подделку отличу» (Андрей Саблин).
В то же время общая немногочисленность российских коллекционеров первой волны и энтузиастов со стажем[212] приводит к тому, что, несмотря на очевидные различия, представители разных течений кроссовочной культуры не только знакомы друг с другом, но и могут пересекаться на одних и тех же мероприятиях и в интервью часто говорят друг о друге с уважением.
«Многие знают друг друга, общаются. Но мне кажется, что именно как культуры, как сообщества они разные. Да, мы объединены брендами. Нас объединяют кроссовки, но в целом эти культуры разные. Я думаю, это не только в России, это везде так (нельзя нарисовать универсальный портрет любителя кроссовок). Это все равно что просто сказать, что человек — рэпер. А какой он рэпер? Они же все очень разные, и зачастую эти люди друг друга очень не любят» (Дмитрий «Габонская Гадюка» Егоров).
Почему люди собирают кроссовки?
Размышляя об импульсах, которые привели их в фандом кроссовок и положили начало коллекционированию, многие российские энтузиасты ссылаются на детские или юношеские воспоминания. Этот момент не является специфическим для России — многие зарубежные коллекционеры, в частности американские, также вспоминают о кроссовках, которые в детстве были для них объектами желания, но которые они не могли себе позволить.
Особое место такие воспоминания занимают в рассказах российских коллекционеров тридцати пяти лет и старше, имеющих личный опыт советского и раннего постсоветского потребления. Он подразумевал не только отсутствие личных ресурсов для приобретения вещи, но и ее принципиальную недоступность на локальном рынке, а также особый статус импортных товаров из капиталистических стран, стоящих в потребительской иерархии выше, чем вещи отечественного производства и производства стран социалистического лагеря (об этом см., например: Юрчак 2014).
«У нашего поколения рожденных до московской Олимпиады это, по-моему, попытка утолить вечный голод детства вокруг кроссовок. Это безумные очереди, родственники из Америки, присылающие какие-то сумасшедшие вещи, по тем временам считающиеся космическими, вырезание из немецких журналов типа Otto „жориков“[213], которые тогда считались чем-то недостижимым. И в моем представлении коллекционирование лежит в такой психиатрической области, во всяком случае у меня (улыбается. — Е. К.). Это попытка нагона радости из детства: появление коробки, открытие ее, шуршащая бумага, а там — не просто кроссовки, а кроссовки, которые поддерживают какую-то историю, в которую ты сам погружаешься и потом погружаешь всех окружающих» (Таш Саркисян, коллекционер).
«Я никогда не мечтал собирать кроссовки. Просто хотел, чтобы у меня были кроссовки этой марки. Я 1974 года рождения. При Союзе кроссовки и джинсы — это было совсем другое, не так, как сейчас. Родители у меня работали на заводе, никаких сверхдоходов у нас не было. Однажды папа получил премию 120 рублей, и мама купила мне по большому секрету индийские джинсы. Однажды мы с мамой в очередной раз поехали в Москву за колбасой, и в каком-то магазине давали румынские кроссовки. И мама мне купила. Они были красивые, красные, шикарные. Поэтому это было просто идущее из детства желание: чтобы у меня были кроссовки именно этой марки. Что-то в них зацепило. Они были другие: это был не Nike и не Reebok. Я ездил в Москву в институт, и со мной в электричках ездили ребята, у которых были фирменные джинсы и фирменные кроссовки. Они „утюжили“ — меняли иностранцам значки и марки. И у них был такой стиль одежды, и мне он нравился. Там я и увидел эту марку Saucony.
У всех в Russian Saucony Team похожая история. Среди нас нет детей дипломатов. Чтобы купить кроссовки, надо было откладывать полгода или год. У меня был одноклассник, папа которого служил в Германии и привозил оттуда жвачку, пластинки, и у него всегда были кроссовки. У него был 45-й размер ноги, на два размера больше, чем мой, но мы все, его друзья, по очереди носили его кроссовки. Андрюха[214] постарше нас, и когда я смотрел на этих „утюгов“, он фактически таким „утюгом“ был и сам носил Saucony. А потом, когда появилась финансовая возможность и все это стало доступно, я как-то снова обратил на это внимание. И так потихоньку пошло-поехало» (Сергей Ветров, коллекционер Saucony).
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
