— Я не хотела испугать вас, — сказала девушка. Он отдернул руку и разгладил рясу.
— Все в порядке. Я просто задумался.
— Вы находитесь в таком задумчивом состоянии с тех пор, как мы уехали из Парижа, отец.
— Мне нужно было подготовиться, прочитать молитвы. Мои братья из приюта будут потрясены, когда узнают всю правду о бывшем настоятеле. Что ты хотела, Лорелея?
Она отбросила в сторону кожаный занавес кареты.
— Наконец-то я вижу горы, отец Эмиль. Посмотрите!
Далеко впереди серебристые облака окружали вершины Французских Альп. Склоны были покрыты темной зеленью позднего лета. Кое-где искрились голубые водопады.
Лорелея почувствовала свободу и радость возвращения в родной дом. Но эту радость омрачала боль утраты. Смогут ли Альпы во всем их величии снова стать ее домом, когда ее сердце и душа остались в Париже рядом с мужчиной, который ее предал?
Вздрогнув, она опустила занавес и достала свои четки. Глаза застилали слезы, но, они не приносили желанного облегчения и не смыли горечь потери с ее души. По иронии судьбы именно Дэниел научил ее смело смотреть в лицо несчастьям. После смерти Мишеля Тоусента он убедил ее, что никакие слезы не смогут вернуть утраченное.
Да, Дэниел на многое раскрыл ей глаза, заставил убедиться в том, что люди лгут, причиняют друг другу боль, а за деньги готовы на самое гнусное преступление. В Париже Лорелея узнала правду о себе. Увидела другую жизнь со всеми ее радостями, горестями, интригами и предательством, так отличавшуюся от мирной жизни приюта, от того безмятежного счастья, которое девушка познала высоко в горах.
Память о Дэниеле Лорелея старалась запрятать на самое дно своей души, но отлично понимала, что этот человек еще долго будет ее тайной болью. Она должна научиться жить без него. Со временем боль потери ослабнет.
Но все равно любовь к Дэниелу жила в ее сердце. Лорелея ни на мгновение не пожалела о том, что узнала Дэниела. Какими бы гнусными ни были его намерения, он распахнул перед ней дверь в неведомый ранее мир нежности, любви, страсти.
«Будь ты проклят, — подумала она. — Я и сейчас люблю тебя».
Она любила его, потому что Дэниел помог ей поверить в себя, помог найти ту жизнь, к которой она так стремилась. Она любила его, потому что темными ночами, страстно сжимая Лорелею в своих объятиях, он нашептывал ей на ухо нежные слова.
Лорелея с трудом отогнала свои мучительные воспоминания.
— Надеюсь, с Барри все в порядке. Жаль, что мы не взяли его с собой.
— В приюте тебя ждет целая свора собак. Бонапарту понравился Барри. Он будет хорошо с ним обращаться.
Она с удивлением взглянула на отца Эмиля:
— Откуда вы знаете, что Бонапарту понравился Барри?
— Даже до людей в рясах доползают парижские сплетни, — он выглянул в окно, чтобы определить, где они проезжают. — До Женевы два дня пути. До Бург-Сен-Пьерра еще два дня, — светлые глаза отца Эмиля остановились на лице девушки. — А после мы пойдем вдвоем. Вдвоем.
ГЛАВА 20
После визита Жозефины, днем в Шантэрэне появился Бонапарт. В окружении своей охраны он направился в архивную тюрьму.
«Может быть, это сам Господь Бог?» — подумал Дэниел, всматриваясь в темный вестибюль. Охрана остановилась снаружи, а Бонапарт пошел вперед. Как всегда одетый в безукоризненный костюм с орденской лентой, пересекающей грудь, и сияющие ботфорты, первый консул излучал силу и власть.
— У вас неважный вид, — сказал он, засовывая свою треуголку под руку и рассматривая взъерошенные волосы Дэниела и его измятую одежду. — Ворона посадили в клетку, как певчую птичку.
Дэниел не ответил на насмешки, потому что надежда уже начинала высвечиваться сквозь мрак молчания.
— Сэр, моя жена…
— Да, поговорим о женах, — голос Бонапарта зазвучал гневно. — Моя жена приходила сюда к вам.
«Значит, он знал, — подумал Дэниел. — Исамбар! Вот кто мог сказать! А может, это акт милосердия?»
— Да, — ответил Дэниел. Но у него не было времени на разговоры о Жозефине. — Лорелея в опасности. Я должен пойти к ней.
— Какое несчастье. Вы не должны были нарушать закон.
Дэниел внимательно изучал неумолимое лицо первого консула. Настало время выдать Жозефину.
— Мьюрон никогда не брал и су из швейцарских сокровищ. Генерал, я могу сказать вам, где это золото.
— Дело о бернском золоте закрыто, — медленно и безразлично произнес Бонапарт, всем своим видом давая понять, что не желает дальше обсуждать эту тему.
В одно мгновение Дэниел понял, что первый консул знал правду. И это — будь проклята черная душа Жозефины — ничего не меняет.
— Понятно, — проговорил Дэниел. — Но дело о моей жене не закрыто, сэр.
— Она оставила Париж, что было для нее самым лучшим, — он покачал головой. — Жаль, она могла быть очень полезна в госпиталях Республики. В любом случае, заверяю вас, она в безопасности.
— Нет, — Дэниел полез в свой испачканный сюртук, достал оттуда карикатуру и разгладил ее на колене. — Вот это дала мне, — он задумался, тщательно подбирая слова, — одна личность, на действия которой, кажется, не распространяются никакие законы. Она — неприкосновенна.
— Что это? — Бонапарт принялся изучать картинку. — Что это за дьявол?
— Он называет себя отцом Эмилем, каноником приюта Святого Бернара. Но совершенно ясно, что он — якобинец.
— Радикал, — сплюнул Бонапарт.
Дэниел заметил, что в голосе первого консула появилась нервозность.
— В руках этого радикала моя жена, сэр.
— Почему вы его раньше не заподозрили?
— Он хорошо скрывал свою личину. А я, как слепой дурак, поверил ему после одного случая.
Бонапарт приподнял бровь:
— Продолжайте.
— Бандит пытался зарезать Лорелею, а отец Эмиль сразился с ним, — Дэниел затряс головой от отвращения к самому себе. — Теперь я понимаю, что этот нож предназначался отцу Эмилю. Он защищал себя.
— Без сомнения, это проделки Фуше. Если Эмиль испытывал симпатию к якобинцам, Фуше должен был об этом знать. Но что ему нужно от Лорелеи? Она же безобидна. Замужем за простым человеком, да еще таким глупым.
— Он опасен, — Дэниел заставлял себя говорить спокойно, хотя его нервы были напряжены до предела. — Время не охладило его ненависти к аристократии. Я много раз слышал, как он высказывал свои мысли. Не надо недооценивать его, генерал. Вы стали важной персоной, не имеющей себе равных. Вы не можете позволить радикалам, таким, как отец Эмиль, свободно разгуливать, даже в Швейцарии.
У Бонапарта задергалась щека. Он рассеянно потер ее.
