Когда танковые соединения уходят в рейд, они знают одну команду «Вперед!» Не их забота — положение в тылу.
В период Прикарпатской операции позади наших колонн, где-то в районе Каменец-Подольского, советские войска окружили 1-ю танковую армию немцев, и штаб фронта считал, что участь ее предрешена. Вскоре, однако, выяснилось, что такая уверенность преждевременна, кольцо не столь уж основательно.
Был и еще один просчет: полагали, что противник попытается пробиваться на юг. Но гитлеровская ставка, поколебавшись, приказала своей 1-й танковой выходить на запад и навстречу выдвинула из района Бучача свежие танковые соединения.
И вот у нас в тылу, вдоль левого берега Днестра, ревут «тигры», «фердинанды», «пантеры», а наша армия, обращенная лицом на запад и юго-запад, спешно поворачивает фронт на север и северо-восток. Днестр, еще недавно служивший преградой на нашем пути, становится рубежом обороны. Гитлеровцы жадно тянутся к наведенным нами переправам. На плацдарме возле Устечко отбивает атаки фашистской пехоты малочисленный мотострелковый батальон. И когда остатки этого батальона откатываются на правый берег, мост взлетает на воздух…
Начинаются тяжкие дни.
По-над берегом Днестра, хорошо различимая в бинокль, тянется немецкая колонна.
— Почему не стреляете? — обращаюсь я к командиру минометной батареи.
— Осталось по две мины на трубу, Бросаюсь к развернувшемуся на огневых позициях артиллерийскому дивизиону.
— Чего молчите?
— Один выстрел на орудие.
Когда снабжение войск нарушено, первая мысль и первая тревога — не хлеб и даже не медикаменты, а снаряды, мины, патроны.
Полку У-2, который был придан армии, не под силу одному решить задачу боевого питания. И тогда командующий фронтом направляет на аэродром под Коломыей полк транспортной авиации. Все самолеты загружены снарядами.
Улучшилось положение с боеприпасами — обострилась нужда в автоле. Отправили шифровку члену Военного совета фронта Кальченко. И уже на следующий день автол был доставлен к нам опять-таки самолетами. Фронт оперативно откликался на каждую нашу просьбу, мы не чувствовали себя брошенными на произвол судьбы.
Продовольствием армия снабжалась из многочисленных трофейных складов, доставшихся при наступлении. Но и здесь не все просто. Кто-кто, а уж немецкие-то штабы знают места расположения своих складов, и, начиная активные действия, они не пожалеют бомб, чтобы разрушить и сжечь их. Значит, надо перебросить склады в другие районы, а часть продуктов погрузить в железнодорожные эшелоны и создать таким образом подвижные базы.
Военный совет стремится к тому, чтобы солдаты и офицеры не чувствовали себя изолированными от остальных войск, от страны, чтобы не рвались привычные нити, соединяющие каждого с большим миром, с семьей. Редакции армейской и корпусных газет остались за Днестром. Но несколько корреспондентов находится здесь, с нами. Родилась идея на месте наладить выпуск приложения к армейской газете. В Черновицах нашли шрифты, завалящую «американку», кое-как довели ее до рабочего состояния и отпечатали сводку Совинформбюро.
Улыбающийся Журавлев принес пахнущий свежей типографской краской листок.
— От товарищей корреспондентов поступило предложение не ограничиваться сводками Совинформбюро. «Американка» позволяет увеличить формат листовки. Можно печатать заметки о героических подвигах. Я дал санкцию…
А потом наладилась и доставка по воздуху армейской газеты «На разгром врага». Звено У-2 ежедневно доставляло почту и забирало письма.
Все как будто вошло в нормальную колею. И все-таки на каждом шагу мы чувствуем особенность своего положения.
Следуя однажды по неровной, только что пробитой войсками дороге, я дал знак Мише Кучину, и он остановил наш бронетранспортер возле группы раненых, отдыхавших на пригретом весенним солнцем бугорке. Раненые были явно не обработаны. Кое-как налаженные, почерневшие повязки засохли, одеревенели.
Вышел из транспортера, поздоровался с бойцами. Ответили устало, нестройно. Высокий краснолицый сержант с рукой, подвешенной на брезентовом брючном ремне, попросил закурить. Я вынул пачку. Сержант восхищенно посмотрел на папиросы.
— С сорок первого года не видал «Беломора». Он осторожно, плохо гнущимися пальцами правой руки достал одну папиросу, нерешительно посмотрел на меня:
— Еще одну можно, для ефрейтора?
Только теперь я заметил: на куст натянута плащ-палатка, из-под нее виднеются ноги. Одна в кирзовом сапоге, другая — толсто обмотанная тряпкой с прикрученной доской, заменяющей шину.
И тут же, неподалеку, накрытое короткой, в бурых пятнах шинелью, лежало мертвое тело.
— Лопаты не найдется? — хмуро спросил сержант. Фамилия у него оказалась не совсем обычная — Злой. Миша Кучин и Балыков вырыли могилу. Когда опускали тело, подполз, стараясь не стонать, раненный в ногу ефрейтор, бросил в могилу горсть земли.
Мы постояли над могилой. Потом посидели рядом на бугорке, покурили.
— А двое наших там остались, — сказал, ни к кому не обращаясь, сержант Злой.
— Где там? — переспросил я.
— На том берегу. Раненные они были, вынести их не смогли. В плен, небось, попались. И снова все замолчали.
— Подождите, товарищи, — удивился я, — почему же вы здесь отдыхаете, в госпиталь не спешите?
— Где он, тот госпиталь? Нашли какой-то медвзвод. Фельдшеренок там молоденький, раненых десятка два. Посмотрели мы — и дальше двинулись. Глядишь, на дороге какая-нибудь машина возьмет.
Балыков и Кучин уложили в транспортер тяжело раненного ефрейтора, помогли забраться остальным, и я приказал ехать в госпиталь.
На территории нашей «Заднестровской республики» он был единственный. Развернулся этот госпиталь в деревне и прилегающей к ней роще. Палатки операционной и госпитального взвода притулились по отлогим склонам оврага. На две оврага шумела неглубокая речушка, в которой ходячие раненые кто как мог стирали белье. Выздоравливающие жили по хатам, и заботы о них взяли на себя крестьянки.
Я не наведывался в госпиталь несколько дней, и изменения бросились в глаза. Очередь носилок с тяжелоранеными перед операционной, а позади палатки горы окровавленной ваты и бинтов. Бледные, с ввалившимися воспаленными глазами врачи и сестры едва держатся на ногах. От начальника госпиталя подполковника Ткачева и главного хирурга подполковника Эльдарова узнал, что почти весь персонал дает раненым кровь. Эльдаров и Ткачев тоже стали донорами.
Я по рации связался с начальником тыла армии. В ту же ночь на коломыйский аэродром прибыли медикаменты, консервированная кровь, новая группа медицинского персонала.
Гитлеровской 1-й танковой армии нелегко и недешево дался выход из окружения. Летчики с наших транспортных самолетов и У-2 рассказывали о кладбищах мертвой техники, над которыми они пролетали. Но танковые дивизии противника относились к числу стойких соединений вермахта, боевой дух их не был сломлен, неудачи еще больше ожесточали гитлеровцев, и они пытались взять реванш. Фашистская ставка слишком хорошо понимала значение выхода советских войск в Карпаты, на границы Венгрии, Румынии, Польши, чтобы примириться с этим. Противник получал щедрое подкрепление — прибывали эшелоны с пехотой, танками, орудиями.
