Она отгораживается, живет как затворница.
— Такова мадемуазель д'Обинье, — рассудительно сказала Жанна. — И мы должны принять это и делать все, что в наших силах, чтобы ее жизнь была сносной.
— Вы, как всегда, правы, Жанна. Она действительно хочет, чтобы мы навещали ее?
— О да, она с нетерпением ждет встреч с вами. Она любит отдыхать и размышлять сразу после полудня, но если вы будете приходить в три, а уходить в пять, то это ей понравится.
Она любит порядок и хочет, чтобы жизнь шла по схеме.
— Что ж, я буду приезжать каждый день, пока она хочет этого, а иногда меня будет заменять мама.
— О, я думаю, она предпочла бы видеть вас. Она по-прежнему тоскует о прошлом и часто говорит о вашем отце. Вы же знаете, она была влюблена в него, и думаю, она так до конца и не простила вашу мать за то, что она вышла за него замуж. Она относится к вам, как к дочери, которая могла бы у нее быть.
— Тогда я буду приезжать.
Что я и делала. Каждый день я приезжала верхом и не забывала уезжать ровно в пять.
Тетя Софи часто говорила об Альберике.
Она действительно верила, что люди иногда, как она говорила, возвращаются и связываются с теми, кто был им очень дорог; а если они умерли насильственной смертью, то иногда возвращаются, чтобы преследовать своих убийц.
Обычно, когда я приезжала, с ней была Долли Мэйфер, но часто она не задерживалась. Я думаю, она была утешением для Софи, которая видела в ней родственную душу, — обе были своего рода калеками, обе обездолены судьбой, обе переживали утрату любимого существа.
Они разговаривали об Альберике и Эви. Софи постоянно утверждала, что однажды они «свяжутся» с ней.
— А когда это случится, — говорила она, — Альберик назовет имя своего убийцы, и тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы нечестивцы… а их, наверное, было несколько, предстали перед судом.
Мне стало интересно, что бы она сказала, если бы я сообщила ей, что Альберик был шпионом, что именно такие, как он, помогли поднять революцию, которая принесла так много горя ее стране.
Она никогда не поверила бы мне.
Я всегда покидала Эндерби, когда было уже темно. В это время года свечи в комнате Софи приходилось зажигать в четыре. Мне всегда казалось, что при их свете эта комната преображалась. Она всегда была для меня комнатой воспоминаний, а когда Жанна время от времени пользовалась переговорной трубой, мое сердце обычно начинало неприятно колотиться, так как я вспоминала, что кто-то знал о том, что я была здесь с Джонатаном… Меня успокаивало лишь то, что никто никогда не намекнул мне о том, что он… или она… знает нашу тайну. Тот приглушенный голос, доносившийся из переговорной трубы, не напоминал мне ни о ком из моих знакомых. Даже голос Жанны с его характерным акцентом звучал через нее иначе.
Тетя Софи была в одном из тех настроений, когда ее тянуло на печальные размышления.
Она сказала, что после полудня у нее была Долли и что она почувствовала большую близость Альберика, а Долли — своей сестры Эви.
— На днях они свяжутся с нами, — сказала тетя Софи. — Мне так жалко Долли. Она так любила свою сестру, а эта ее бабушка очень странная. Она приходит ко мне, бедное дитя, и рассказывает о своих бедах.
Я согласилась, что возможность беседовать друг с другом является для них большой поддержкой.
— Жизнь к некоторым из нас несправедлива, а другим достается все. Возьми, к примеру, свою мать.
Бедная тетя Софи! Удачливость моей матери в течение всей жизни не давала ей покоя, и она часто сравнивала ее с собственным невезением.
Я всегда испытывала некоторое облегчение, когда уезжала.
Когда я спустилась в вестибюль, появилась Жанна.
— Как хорошо, что я перехватила вас, — сказала она. — Я хотела, чтобы вы посмотрели ткани, которые у меня есть. По-моему, они довольно миленькие. Мадемуазель ведь любит красивые платья, и я стараюсь поддерживать ее интерес к обновкам. Это ее очень поддерживает.
— С удовольствием взгляну, — ответила я.
— Они у меня здесь, внизу. Я вас долго не задержу. Я знаю, что вы любите уезжать вовремя.
— О, у меня масса времени!
Ткани были бледно-розового и, любимого тетей Софи, сиреневого цвета, имелись также более густой пурпурной и красной расцветки.
Я сказала, что, по моему мнению, более бледные расцветки больше идут тете Софи, чем насыщенные.
— Мне тоже так кажется, — согласилась Жанна. — И этот более мягкий материал лучше подходит для чепцов. Я хочу, чтобы вы посмотрели также и ленты.
Я выразила должное восхищение ими и покинула Жанну, должно быть, пятнадцать минут спустя.
Я села на лошадь и отправилась домой. Я всегда выбирала один и тот же путь — короткую тропу для верховой езды, по обеим сторонам которой росли густые кусты. Этой тропой редко пользовались, а поскольку она была прямой и узкой, я всегда скакала по ней легким галопом.
Внезапно лошадь резко остановилась, и я чуть не вылетела из седла.
— Что такое, Квинни? — спросила я.
Я стала вглядываться в темноту. Поначалу мне ничего не было видно, однако кобыла отказывалась двинуться с места.
Я спешилась. Кусты были высокими, и тропа — тенистой; луны не было, а звезды скрывали густые облака.
И тут я увидела, что поперек тропы лежит человек.
Я смотрела в изумлении. Кто-то натянул через тропу, примерно в футе над землей, тонкую веревку. Она была привязана к кустам и явно служила западней.
Я была ошеломлена. Что-то зашевелилось рядом, и я увидела, что неподалеку стоит лошадь.
Картина происшедшего была ясна. В темноте лошадь наткнулась на веревку и сбросила седока.
Какая гнусность! Я подошла к лежавшему мужчине. Глаза его были закрыты, но он еще дышал.
Я решила, не мешкая, отправиться за помощью, и как можно скорее.
И тут мое сердце чуть не выскочило из груди от ужаса: мужчиной, лежавшим на земле, был Билли Графтер.
* * *
Я стояла, глядя на него, всего несколько секунд, хотя мне показалось, что прошла вечность.
Итак, он был здесь. Люди и вправду видели его. Они считали его призраком, но на самом деле это был сам Билли Графтер. Что он здесь делал? Приезжал на свидание к друзьям, но тогда кто они?
Он был очень бледен, по лбу стекала струйка крови. Я должна была немедленно найти помощь.
Пока я глядела на него, мне пришло в голову, что он не мог находиться здесь долго. Минут пять, наверное. Я задержалась с отъездом из Эндерби. А если бы этого не случилось, не мне ли предстояло наткнуться на эту веревку?
В меня закралось подозрение: она предназначалась для меня.
