Я сделал Элспет знак молчать и повел ее к выходящей на берег стороне рощицы, держась под прикрытием деревьев и прислушиваясь ко всему сразу: мощным залпам орудий, далеким криками со стен форта, хрусту веток под ногами хова, пробирающегося через лесок. Он, похоже, уклонился к северу от нас, но тут Элспет прошептала мне в ухо:
– Ах, Гарри, не двигайся, умоляю! Тут еще один из туземцев, совсем рядом!
Я повернул голову – и едва не родил: с другой стороны кустов сквозь листву виднелся черный силуэт, в каких-нибудь десяти ярдах от нас – и в этот момент первый хова издал изумленный крик, послышалось дикое ржание. И-се, я забыл про наших коней, а этот негодяй, похоже, набрел на них! Черная фигура за кустами бросилась бежать – по счастью, прочь от нас, с пляжа послышался треск ружейных выстрелов, и я, вспомнив про дельный совет своей милой женушки, решил не медлить более.
– Бежим! – выдохнул я.
Мы выскочили из-под деревьев и во весь дух понеслись к берегу. Сзади донесся крик, что-то прошелестело в воздухе, и по мягкому песку перед нами скользнуло копье. Элспет вскрикнула; мы прибавили ходу. Шлюпки уже причаливали, вооруженные люди выпрыгивали на берег, устремляясь к форту. Французских моряков в полосатых бушлатах вел размахивающий саблей малый; он что-то кричал – напоминал про la gloire[149], надо думать, – когда заряд картечи врезался в песок прямо между ним и его партией.
– Помогите! – заорал я, размахивая исподним Элспет. – Мы друзья! Halloo, mes amis! Nous sommes Anglais, pour l'amour de Dieu! Не стреляйте! Vive la France![150]
Они не обратили на нас ни малейшего внимания, ибо прорубали себе путь через внешний бревенчатый палисад. Мы добрались до полосы более плотного песка, где бежать стало легче, и поспешили к шлюпкам, лежащим у самой кромки воды. Я оглянулся, но хова, эти хитрые рожи, не показывались. Я подтолкнул Элспет, уводя ее так, чтобы выстрелы из форта нас не достали; весь пляж был усыпан бегущими: англичане и французы с криком шли в бой. На палисаде шла рукопашная – полосатые и белые рубахи с одной стороны, черные шкуры – с другой, мелькают кортики и копья, с внутренних укреплений стреляют ружья, которым отвечают матросы, расположившиеся чуть поодаль от сражающихся. Послышались британское «ура» и клич возбужденных лягушатников. Сквозь облака дыма я разглядел, как матросы, залезая на плечи друг другу, карабкаются на внутреннюю стену форта, явно соревнуясь, кто же будет первым – англичане или французы.
«Желаю удачи, ребята, – подумал я, – у меня нет желания участвовать в подобных играх». В этот момент я услышал голос Элспет:
– Ох, Гарри, милый Гарри! – слабо прошептала она, обвисая на мне. – Как ты думаешь: можно нам теперь присесть? – с этими словами она рухнула в обморок, и мы, сжимая друг друга в объятиях, медленно осели на мокрый песок, как раз посередине между штурмовым отрядом и шлюпками.
Я был слишком измотан и потрясен и мог только сидеть, поддерживая ее, пока на берегу разыгрывалась битва, шепча про себя: «Клянусь Юпитером! Наконец-то мы спасены, и скоро я смогу выспаться…»
– Эй, сэр! – раздался крик. – Да, вы, чего вы тут расселись! Великий Боже, да у вас тут женщина?!
Группа английских матросов, таща пустые носилки, рысила к форту. Их возглавлял краснорожий малый с золотым шевроном, размахивающий пистолетом и саблей. Он удивленно уставился на меня. Я прокричал ему, перекрывая шум битвы, что мы беглые пленники малагасийцев, но у него только рожа еще краснее стала.
– Что вы несете? Так вы не из десанта? Тогда убирайтесь отсюда, сэр, немедленно! Здесь вам делать нечего, тут проводится военная операция! Где боцман? Да иду, что б вас! Вперед, ребята!
Он дунул вперед, размахивая своим арсеналом, но мне было все равно. Я понимал, что не в силах пронести Элспет сто шагов до лодок, но тут мы хотя бы находились вне досягаемости пуль из форта, так что мне оставалось сидеть и дожидаться момента, когда кто-то сможет заняться нами. Сейчас им было явно не до нас – на земле перед палисадом валялись убитые и раненые, и сквозь проделанные в частоколе бреши я видел, как моряки заклепывают пушки, в то время как штурмовая партия продолжает попытки влезть на тридцатифутовую стену форта. «Смоляные куртки» густо карабкались по лестницам, на стене сверкали стальные сполохи кортиков, обороняющиеся отвечали ударами копий и выстрелами.
Перекрывая грохот выстрелов, прозвучало радостное «ура» – большое черно-белое малагасийское знамя рухнуло со стены вместе с перебитым флагштоком, но какой-то ниггер из казематов перехватил его. Вокруг него завязалась схватка, но в этот миг санитары с носилками, тащившие раненых к шлюпкам, заслонили мне картину, и я так и не узнал, чем все закончилось.
До нас с Элспет все еще никому не было дела. Мы находились несколько в стороне от основной линии движения, и хотя группа французских матросов задержалась, чтобы удивленно поглазеть на нас, разъяренный офицер скоро погнал их дальше. Я пытался привести жену в чувство, но она так и лежала без сознания, прижавшись к моей груди. Хлопая ее по щекам, я заметил, что штурмовая партия начинает отступать от форта. Первыми, при поддержке товарищей, ковыляли легкораненые, за ними потянулись остальные, англичане с французами вперемешку; младшие офицеры сыпали командами, заставляя своих людей разобраться по подразделениям. Хаос дополняли толкотня и ругань: британские «смоляные куртки» поносили лягушатников, те не оставались в долгу, жестикулируя и гримасничая.
Я взывал о помощи, но это было все равно что достучаться до глухих. Вдобавок, перекрывая гомон, снова громыхнули корабельные орудия, и над головами засвистели, падая на форт, ядра – наш арьергард уже удалился от него на безопасную дистанцию, отходя в полном порядке и обмениваясь ружейными выстрелами с казематами, которые оказались им не по зубам. Похоже, единственной добычей стал тот самый малагасийский флаг, причем прямо под вражеским огнем, английские и французские матросы едва не сцепились в драке, оспаривая друг у друга обладание этим ценным трофеем. Слышались реплики: «Ah, voleurs!»[151] и «Отдай, скотина!», французы пинались, бритты махали в ответ кулаками, а офицеры обеих наций пытались унять буянов.
Наконец английский офицер, здоровенный малый с разодранной штаниной и окровавленной повязкой на колене, вытащил знамя из схватки, но его французский коллега, ростом, похоже, не более четырех футов, подпрыгнул и ухватился за древко. Поливая друг друга ругательствами на обоих языках при поддержке хора своих подчиненных, офицеры приближались к нам.
– Оно не должен принадлежать вам! – вопил лягушатник. – Отдать его мне, месье, немедленно!
– Осади назад, вонючий коротышка! – орал в ответ потомок Джона Булля. – Убери свои лапы, или я их тебе оторву!
