Что он с ними сделал?
Неужели казнил?
Впрочем, какая ей разница?
— Вы настраивали меня в пользу графа, против моего законного супруга! — заявила она, стараясь не подать виду, как ей страшно.
— Он был богобоязненным человеком. — Глаза отца Вулфгана как-то странно забегали.
— Но мой долг — быть верной своему мужу! — Имоджин постаралась развить полученное преимущество.
И совершила ошибку. Теперь отец Вулфган снова сел на своего конька.
— Вот именно, и ты предательски ударила его со спины! Что ждет наш мир, если жены примутся бить своих мужей? Что удержит женщин в послушании и покорности?
— Я уже сказала, что готова на любую епитимью. — Она определенно не рассчитывала, что ее подвергнут публичной порке, хотя могла согласиться, что в этом была бы некая справедливость. Особенно если порка окончательно смоет все ее грехи. — Вы явились сюда, чтобы проводить меня в Кэррисфорд, святой отец? — спросила она, не в силах подавить тайную надежду.
— Я? — Вулфган был шокирован такой наглостью. — Нет! Я явился к лорду Фицроджеру, чтобы изложить ему свой взгляд на создавшееся положение, и он сказал, что я принесу гораздо больше пользы, стараясь вразумить грешницу, и приказал мне отправиться в Клив.
Имоджин с трудом подавила улыбку. Она слишком живо представила себе эту сцену. И ей снова стало горько: значит, никакой он не посланник, а скорее наказание. И все равно даже та ничтожная доля мрачного юмора, что угадывалась в решении мужа, внушала ей надежду.
— А чем сейчас занимается мой супруг? — спросила она.
— А чем может заниматься такой человек, как он? Распоряжается в замке всеми делами и тренируется со своими солдатами. Я полагаю, — авторитетно добавил капеллан, — что для него поддержание телесной силы столь же важное дело, как для меня — поддержание силы духа!
— Святой отец, вы всегда желанный гость в моем доме, но мне кажется, вам будет гораздо удобнее поддерживать силу духа не здесь, а в монастыре Гримстед.
Вулфган, к ее удивлению, не стал возражать.
— Возможно, ты права. Боюсь, ты переросла меня, дочь моя. И я страшусь за твою судьбу, но не могу позволить моей душе подвергаться опасности, общаясь с тобой. Должен признаться, что в беседах с графом Ланкастером я боялся не устоять перед мирскими соблазнами. Пусть же стены монастыря станут стенами моей отшельнической кельи, дабы остаток дней я мог провести в покаянии и молитвах.
— Хорошо, — вздохнула Имоджин, стараясь не выдать свое удивление. — Не хотите ли вы отправиться туда прямо сейчас? — с надеждой добавила она.
Капеллан кивнул и нарисовал в воздухе крест.
— Пусть Господь направит тебя, дочь моя, хотя я и уверен, что ты — пропащая душа.
Имоджин следила за тем, как он ковыляет по дороге в Гримстед, и гадала: не следует ли и эту победу отнести на счет Фицроджера?
Она отправилась на поиски Реналда.
— Сэр Реналд, когда следующий гонец будет собираться в Кэррисфорд, поручите ему рассказать там об отце Вулфгане, удалившемся в монастырь Гримстед, дабы вести отшельническую жизнь. — Как ни старалась, она не смогла удержаться от лукавой улыбки.
— А каково будет ваше следующее чудо? — поинтересовался Реналд, качая головой.
Имоджин, погрустнев, тяжело вздохнула.
— Я бы хотела превратиться в настоящую жену, но не знаю секрета такого превращения.
Она взобралась на крепостную стену и долго всматривалась в сторону Кэррисфорда, хотя с такого расстояния разглядеть его было невозможно. Интуиция подсказывала, что Фицроджер больше не гневается на нее, однако она не могла быть уверена, что он когда-нибудь за нею пошлет. Ее недомогания начались в срок и уже прошли. Значит, на беременность надежды не было.
Она с трудом удерживалась, чтобы самой не явиться в Кэррисфорд в надежде, что при встрече им скорее удастся помириться. Она легко могла ускользнуть из-под стражи. Но пусть сначала Фицроджер убедится, что в самых главных вопросах она будет безропотно ему подчиняться.
На следующий день гонец принес известие, что в Кэррисфорд приехал король. Замок Уорбрика взяли штурмом и сровняли с землей, а его люди разбежались, кроме тех, кто был пойман и повешен за кровавые злодеяния. Гонец охотно излагал самые дикие сплетни и слухи о пытках и казнях, однако у Имоджин были все основания считать их достаточно правдивыми.
— А как насчет смерти самого лорда Уорбрика? — спросила она у гонца. — Что слышно об этом?
— Вроде бы король не очень обрадовался, леди, — смущенно проговорил он. — Говорят, он против того, чтобы на его земле творили самосуд.
Имоджин вернулась к себе в комнату, согнувшись под грузом новых переживаний. Она понимала, насколько зыбка надежда на то, что Фицроджер сменит гнев на милость. Но король? Как постоянно твердит Фицроджер, для Генриха на первом месте стоят интересы королевства и он пойдет на что угодно, если сочтет это необходимым. Его не смутит любая жестокость, если, по его мнению, она поможет установить мир и порядок в его стране.
Остаток жизни, проведенный в монастыре, становился все более реальным, и она не смогла удержаться от слез. Разве она сможет жить в разлуке с мужем?
На следующий день у гонца не нашлось никаких интересных новостей, кроме той, что король с Фицроджером без конца о чем-то спорят и что когда Фицроджер упражнялся на мечах с сэром Уильямом, на них сбежался поглазеть весь замок. Хозяин дрался так яростно, что обычная тренировка могла привести к смертельному исходу.
Имоджин не требовалось смотреть на угрюмое лицо Реналда, чтобы понять: это не предвещает ничего хорошего.
На рассвете следующего дня в Клив явился королевский конвой с приказом доставить леди Имоджин из Кэррисфорда в ее замок. Отрядом командовал седой ветеран с непроницаемым выражением лица — сэр Томас из Гиллертона. Он не обмолвился ни единым словом о том, зачем ее везут в Кэррисфорд, но Имоджин не сомневалась: ее ждет суд короля.
А Фицроджер чуть не убил сэра Уильяма.
Имоджин в панике оглянулась на Реналда, и тот ласково пожал ей руку:
— Имоджин, Тай ни за что не позволит королю вас казнить.
— Но этого-то я больше всего и боюсь! — воскликнула она. — Получается, что он из-за меня пойдет против короля. И я стану причиной его опалы!
— Не думаю, что Генрих подвергнет Тая опале, чтобы наказать за Уорбрика. — Однако Имоджин успела заметить, как на его добродушную физиономию набежала тень сомнения.
— Я могла бы бежать…
— Нет, Имоджин. — Его хватка стала железной, а в голосе послышались нотки, до боли напоминавшие тон Фицроджера.
Имоджин смирилась с судьбой. Настала пора отвечать за свои поступки. Однако Генрих занимал все ее мысли, пока она собиралась в путь.
