Имоджин убедилась, что под рукой Фицроджера замок содержался в образцовом порядке, хотя ряд женских ремесел остался без присмотра. Швеи как будто вымерли, а заготовки на зиму велись спустя рукава. Не говоря уже о том, что в отсутствие брата Патрика некому было заняться больными.
Мысли о брате Патрике заставили Имоджин остановиться на пороге. Она очень переживала, что не знает, в каком состоянии сейчас Фицроджер.
Брату Патрику.
Будьте добры, святой брат, прислать мне весточку в Клив, не грозит ли близкая смерть милорду моему супругу, ибо тогда мое место возле него.
Имоджин, леди Кэррисфорд и Клив.
Письмо было отправлено, но ответа она не дождалась. Имоджин предпочла считать это добрым знаком.
Каждый день Реналд отправлял гонца в Кэррисфорд. Каждый день гонец возвращался с новостями, но никогда не приносил прямого послания от Фицроджера Реналду или Имоджин.
Они слышали, что он оправился от лихорадки.
На следующий день стало известно, что лорд Фицроджер уже встает с постели, но ходит, опираясь на палку. Судя по всему, его колено было просто сильно ушиблено.
Прошло еще несколько дней, и им доложили, что лорд Фицроджер возобновил упражнения с мечом.
Только тогда Имоджин позволила себе не бояться за его здоровье. Однако теперь стало еще хуже: ей больше не о чем было беспокоиться, кроме собственной судьбы. Ей приходилось черпать силы в уверенности, что в один прекрасный день муж примет какое-нибудь решение и пытка неизвестностью закончится. В конце концов, должен же он наконец посетить собственный замок!
И она с утроенной энергией взялась за Клив, загружая себя работой в отчаянной надежде заставить время бежать быстрее. А вдруг Фицроджер смягчится, увидев, какая она рачительная хозяйка?
Она привлекла к работе женщин из деревни, устроила новую прачечную и кладовую для зимних припасов. Она сама проверяла, хорошо ли приготовлены продукты, отправленные в кладовую, и заставила мужчин заново выдраить главный зал.
Каждый раз, проходя по пустому залу, она вспоминала, как предлагала расписать его стены цветами, и горько улыбалась.
И через две недели после прибытия в Клив она не удержалась от озорной выходки. Будь что будет!
Она призвала на помощь здешнего писца, немного разбиравшегося в живописи, сделала простой набросок, а потом вместе с малярами добавила в белую известь разных красок, чтобы получить самые яркие оттенки. Вскоре маляры взялись за работу, украшая стены копиями ее рисунка.
Реналд появился как раз в тот момент, когда она отдавала последние распоряжения.
— Цветы? — Он покачал головой, не веря своим глазам. — Розовые цветы!
— Это немного оживит главный зал, — заявила она. — Полагаю, гонцу следует посмотреть на это, прежде чем отправляться в Кэррисфорд.
Реналд опешил от такой наглости, но тут же расплылся в лукавой улыбке:
— Ага, маленький цветочек, я все понял! Вы либо чрезвычайно умны, либо совсем рехнулись! А скорее всего и то и другое!
Имоджин провела остаток дня в нервной суете, ожидая ответа своего мужа.
Гонец вернулся в тот же вечер вдвоем с отцом Вулфганом.
Считать ли это ответом, утешением или просто совпадением?
Капеллан вошел в зал и окинул его строгим оком.
— Дочь моя во Христе! — занудил он. — Ты сотворила ужасное дело!
— Вот уж никогда бы не подумала, что рисовать цветы грешно! — услышала Имоджин свой голос как-будто со стороны — и чуть не прыснула со смеху.
— На колени! — загремел святой отец. — Несчастная, дерзкая, неблагодарная приспешница дьявола!
Имоджин по старой привычке чуть было не подчинилась, но вовремя опомнилась.
— Может, нам будет удобнее побеседовать у меня в комнате, святой отец? — предложила она и пошла наверх первой, не дожидаясь ответа и не оглядываясь.
Ее даже слегка удивило, как быстро отец Вулфган последовал за ней, но, как только за ними закрылась дверь, он снова взялся за свое:
— Ты согрешила, ты согрешила смертельно, дочь моя!
— И в чем же именно я согрешила? — спросила Имоджин улыбаясь. Она действительно не знала, что имеет в виду святой отец, — настолько длинным был список ее прегрешений за последнее время.
— Ты посмела поднять руку на своего мужа, на господина своего в глазах Всевышнего!
— Но вам он никогда не нравился, — ехидно напомнила она.
— Но он ведь твой господин! А значит, для тебя он олицетворяет власть Господа на земле! И твоя святая обязанность — холить и лелеять своего супруга!
— Но я как раз и пыталась его лелеять! — возразила Имоджин. — Если бы я его не оглушила, его бы убили.
Тут она осознала, что если, заключив се в Кливе, из нее хотели сделать покорную, бессловесную женщину, то у них ничего не вышло. Вернется ли Вулфган в Кэррисфорд, чтобы донести об этом Фицроджеру?
— Не смерти следует нам страшиться, дитя мое, — прогундосил капеллан. — Не смерти, но бесчестия!
Имоджин потупилась, обдумывая его слова. Могли Фицроджер использовать Вулфгана как посланника, проводника своей воли?
— Я готова принять любую епитимью в наказание за свой грех, — честно заявила она, — хотя это вряд ли заставит меня раскаяться!
— Ты испорченное дитя! — прошипел он, брызгая слюной. — Ты совсем утратила стыд, позабыв о своем долге перед Господом и мужем! А ведь я говорил ему, — с каждой минутой капеллан распалялся все больше, — я говорил ему не раз, что тебя следует подвергнуть публичному наказанию. Ты должна быть жестоко наказана, чтобы спасти его честь и свою грешную душу!
Имоджин твердо ответила:
— Честь моего мужа не подлежит сомнению!
— Он станет посмешищем в глазах своих подданных, если не накажет тебя!
— Значит, об этом стало известно всем?
— А разве могло быть иначе?
До сих пор Имоджин всерьез полагала, что да. И все равно она не опустила головы.
— Как бы он ни поступил, Фицроджер не может стать посмешищем!
— Да ты совсем погрязла в грехе! — в ужасе вскричал отец Вулфган.
— Да неужели? — возмутилась Имоджин. — А как насчет вас? Кто сговорился с Ланкастером?
— С Ланкастером? — переспросил Вулфган. — Я никогда не скрывал, что готов поддержать графа во всех его начинаниях! И меня не в чем упрекнуть! — Но впервые за все время их знакомства в его голосе не было уверенности.
Имоджин догадалась, что Фицроджеру каким-то образом удалось сохранить в тайне черные замыслы злокозненного графа. Правда, люди Уорбрика могли рассказать о сговоре с их господином, но, судя по всему, ее муж предусмотрел и это.
