Я пересекал границу между Иорданией и Израилем несколько раз. Долина реки Иордан — это часть глубокой расщелины на поверхности земли, простирающейся на 6000 км на юг от Сирии до Мозамбика. Таким образом, серпантинный спуск на запад к реке Иордан с глинистого плоскогорья, на котором расположен иорданский город Ирбид, был головокружительным и захватывающим. В 1998 г. вдоль дороги располагались пыльные станции техобслуживания и ремонта автомобилей, хлипкие фруктовые ларьки и кучки праздно слоняющихся курящих молодых людей. Внизу вдоль реки тянулась лента зеленых полей, а на другом берегу, уже в Израиле, так же неприступно вздымались горные вершины. Пограничный пункт пропуска и таможня на иорданской границе представляли собой ряд старых грузовых контейнеров на пустыре. Река довольно узкая. Автобус пересекает ее буквально за несколько секунд. А на том берегу был благоустроенный сквер, разделяющий полосы движения, — похожий на любой другой островок безопасности на Западе, он казался настоящим чудом после мрачных, пыльных просторов Иордании, да и большей части арабского мира. Пограничный пункт в Израиле ничем не отличался от любого небольшого аэропорта в Соединенных Штатах. Израильские сотрудники службы безопасности были одеты в рубашки с лейблом Timberland, едва заправленные в джинсы так, чтобы поместилось оружие. После недель, проведенных в арабском мире, эти молодые люди казались какими-то безликими, лишенными национального колорита. За пограничным пунктом пропуска были новые тротуары, скамейки и удобства для туристов, как в любом другом месте на Западе. И все же это была пустая и неприветливая территория, там никто не бродил без дела, как в арабском мире, где безработица — явление повсеместное. Израильтяне, сидящие в своих кабинках, бесстрастны и даже грубы. Не было традиционной для Ближнего Востока гостеприимности. Хотя я жил в Израиле в 1970-х и служил в израильской армии, этот мой приезд позволил мне взглянуть на страну по-новому. Израиль казался таким чуждым и неестественным для Ближнего Востока, и все же это было именно так.
Для всего мусульманского мира, который средства массовой информации одновременно и сплачивают, и разъединяют, бедственное положение палестинцев олицетворяет саму несправедливость рода человеческого. Оккупация Израилем Западного берега реки Иордан, может, и не была заметным фактором на первых стадиях «арабской весны», но нам не стоит обманываться. В определенной степени факты потеряли значение, зато на первый план вышло их восприятие. И все это базируется на географии. В то время как сионизм демонстрирует силу идеи, сражаясь за землю между израильтянами и палестинцами — между иудеями и мусульманами, как воспринимают это и турки, и иранцы, — все это случай крайнего географического детерминизма.
«Евреи очень скоро станут меньшинством на землях, которые они занимают или которыми правят, от реки Иордан до Средиземного моря (по некоторым подсчетам, это уже случилось), и некоторые демографы предсказывают, что через 15 лет они будут составлять всего 42 % населения этой территории» — так писал Бенджамин Шварц, редактор журнала The Atlantic, в этом же журнале в 2005 г. в статье под названием «Will Israel Live to 100?» («Доживет ли Израиль до 100 лет?»). С тех пор мало что изменилось, чтобы повлиять на результат этих подсчетов или его беспристрастного анализа. Уровень рождаемости на оккупированных арабских территориях до нелепости выше по сравнению с Израилем — в секторе Газа прирост населения в 2 раза выше, чем в Израиле, причем одна женщина в среднем за свою жизнь рождает как минимум 5 детей. В результате в первом десятилетии XXI в. политические, военные круги и разведка Израиля пришли к соглашению, что Израиль должен прекратить военное присутствие практически на всех оккупированных территориях или превратиться, по сути, в государство апартеида — если не сразу, то со временем. Следствием стал «забор», построенная Израилем разделительная стена, которая отгораживает Израиль от растущего в демографическом плане и прозябающего в нищете палестинского населения на Западном берегу реки Иордан. Арнон Софер, израильский географ, называет этот разделительный барьер «последней отчаянной попыткой сохранить государство Израиль». Но еврейские поселения вблизи Зеленой линии на оккупированных территориях, возможно, как пишет Шварц, «слишком глубоко пустили корни и стали неотъемлемой частью жизни для слишком многих израильтян, чтобы о них можно было забыть…».[454]Кроме того, есть также базовый принцип палестинской идеологии, так называемое право на возвращение, распространяющееся на 700000 палестинцев, которые были вытеснены из Израиля при создании еврейского государства, и их потомков — общее их количество сейчас может насчитывать 5 млн человек. В 2001 г. 98,7 % палестинских беженцев отказались от компенсации, предоставляемой взамен права на возвращение. В конце концов, не стоит забывать об израильских арабах, которые живут в пределах прежних израильских границ до 1967 г. В то время как прирост населения среди евреев Израиля составляет 1,4 %, этот показатель среди арабов Израиля составляет 3,4 %; средний возрастной показатель среди евреев — 35 лет, среди арабов — 14 лет.
В рациональном мире можно было бы надеяться на заключение между израильтянами и палестинцами мирного договора, согласно которому израильтяне уступили бы контроль над оккупированными территориями и эвакуировали большинство поселений, а палестинцы отказались бы от права на возвращение. При таких обстоятельствах Великий Израиль, хотя бы как экономическое понятие, стал бы центром притяжения в Средиземноморском регионе, на который ориентировались бы не только Западный берег реки Иордан и сектор Газа, но и Иордания, Южный Ливан и Южная Сирия, включая Дамаск. Но на данный момент едва ли найдутся еще два народа, которые были бы столь далеки друг от друга психологически и различия между которыми были бы так же глубоки, сковывая любые их политические инициативы, как израильтяне и палестинцы. Можно только надеяться, что политическое землетрясение в арабском мире в 2011 г. подтолкнет Израиль к серьезным территориальным уступкам.
Ближний Восток висит на волоске судьбоносных человеческих взаимосвязей, и больше всего из-за замкнутости и излишней плотности его географии. География никуда не делась в процессе революции в таких областях, как средства коммуникаций и вооружения. Она просто стала еще более важной и ценной для еще большего количества людей.
В таком мире всеобщие ценности не могут не зависеть от обстоятельств. Мы молимся за сохранение хашимитской Иордании и объединенной Сирии, как молимся и за окончание диктатуры мулл в Иране. Демократия в Иране могла бы стать в будущем дружественной нам, и Большой Иран от Газы до Афганистана был бы, скорее, силой, действующей во благо, а не во вред. Это могло бы коренным образом изменить все прогнозы в отношении Ближнего Востока. «Хезболлу» и ХАМАС можно было бы обуздать, а перспективы мира между Израилем и Палестиной стали бы менее призрачными. В Иордании сложно представить более умеренный и прозападный режим, чем монархия, которая сейчас при власти. А Саудовская Аравия — потенциально наш враг. В Сирии же постепенно должна установиться демократия, как бы ни препятствовали этому суннитские джихадисты политической организации Великой Сирии, как это произошло в Месопотамии в 2006–2007 гг.
