— Тогда тем более мне нужно вернуться в Винчестер, — настаивала Эльгива. — Король оказывал покровительство мне в прошлом, и я, может быть…
— Ты, девочка моя, — прорычал Эльфхельм и, перегнувшись через стол, схватил ее за руку так сильно, что она вскрикнула от боли и обиды, — отныне не будешь так щедра в своей благодарности за покровительство короля. Мне хорошо известно, как именно тебе покровительствовал король, и как ты, будто сучка в период течки, его поощряла. Возможно, я изменю свое отношение, когда это будет выгодно, но пока нам это ничего не принесло, и я положу этому конец. Я об этом сам позабочусь! Твоей старухи няни больше нет, чтобы сводничать для тебя, а меня провести тебе так легко не удастся.
Он отшвырнул ее руку, и Эльгива, сморщившись, стала растирать запястье. Пока отец делал долгий глоток эля из своей кружки, а затем обтирал рот тыльной стороной ладони, все хранили молчание.
— В любом случае, король не будет с тобой путаться, — сказал он, отрыгнув. — Епископы крепко в него вцепились и смогли его убедить в том, что целомудренный правитель скорее получит благословение свыше. Королева — единственная женщина, чью спальню он теперь посещает.
— Помнится, вы говорили, что он прохладно к ней относится, — проворчала Эльгива.
— Да, прохладно, — прорычал он. — Но это не мешает ему ее трахать. Он ненавидел свою первую жену, но при этом прижил от нее дюжину детей. Боже сохрани, чтобы и эта оказалось такой же плодовитой.
— Король не будет жить вечно, — сказал Вульф. — Нам следует втираться в доверие к его сыновьям.
Эльгива считала эту мысль правильной, но поостереглась сейчас высказывать свое мнение вслух. Отец напился и уже был далеко не в том состоянии, когда его можно склонить на свою сторону ласковыми словами и улыбками. Сейчас она могла лишь сидеть и слушать в надежде, что узнает что-нибудь для себя полезное.
— Король держит расходы своих старших сыновей в собственных руках, — заплетающимся языком проговорил Эльфхельм, тупо глядя в свою кружку с элем. — Он взял их поместья и доходы под собственное управление, и даже более того — его шпионы следят за ними. Теперь они и шагу ступить не могут, чтобы король об этом не узнал.
— Значит, он подозревает их в измене? — удивленно спросил Уфгет.
Эльфхельм хохотнул.
— А кого он не подозревает? Пока, — сказал он, протыкая ножом очередной ломоть мяса, — мы будем терпеливо ждать. Мы будем наблюдать и слушать. Ты… — он ткнул ножом в сторону Уфгета, — поедешь на святки в Йорвик. Там нужно будет уладить кое-какие дела. А ты… — Эльфхельм указал ножом на Вульфа, — останешься здесь, со мной, и мы вместе будем охранять наше самое ценное имущество.
Затем Эльгива увидела, что нож отца устремился в ее сторону.
— А ты будешь вести тихий и уединенный образ жизни. И радуйся, что тебе не приходится считать каждый пенни, как королеве Этельреда. И если я поймаю тебя на заигрываниях с любым мужчиной, неважно, с кем именно, я собственноручно обрею тебе голову и одену во власяницу.
Эльгива в ужасе на него вытаращилась.
— Чем я заслужила такую участь? — вскрикнула она.
— Меня заботит лишь то, что ты должна делать, — ответил ей отец. — И я не позволю тебе сделать ничего такого, что может расстроить мои планы. Теперь отправляйся в свои покои. Мне нужно кое-что обсудить с сыновьями.
Он пьяно махнул ножом на дверь, но Эльгива не пошевелилась. Она ощущала, как ей в голову яростным штормом бросается кровь, сметая всякие остатки осторожности.
— Нет, отец, у меня есть кое-какие вопросы, которые мне нужно обсудить с вами, — прошипела она, наклоняясь над столом. — Я хочу знать, как вы использовали вести о королеве, которые я вам поставляла во время той проклятой поездки по Уэссексу. Я хочу знать, о чем мой брат разговаривал с датским головорезом в переулке Эксетера. Но больше всего я хочу знать, какое будущее вы мне предопределили без моего ведома.
Эльфхельм застыл с открытым ртом, и мясной сок стекал ему на бороду. Но сильный удар по лицу она получила от своего брата Уфгета. Пока она не опомнилась, он схватил ее за руку и стащил со скамьи.
— Ты слишком много болтаешь языком, девочка, — рыкнул он, — и вообще много себе позволяешь! — Уфгет тряхнул ее с такой силой, что у нее все поплыло перед глазами. — На этот раз ты зашла слишком далеко. Ты закроешь рот и будешь делать то, что тебе велят. Убирайся!
Он отпихнул ее, и Эльгива, слетев с помоста, повалилась на твердый каменный пол. Какое-то время она лежала, ожидая, когда комната прекратит вертеться у нее перед глазами, и оценивая свои увечья. Бедро и локоть, на которые она приземлилась, саднили, а во рту ощущался вкус крови. Она видела, что Вульф мельком на нее взглянул, но не сделал даже попытки помочь ей. Он был слишком труслив, чтобы пойти против своего старшего брата.
Отец на нее даже не посмотрел, а Уфгет уже про нее забыл. Медленно поднявшись, она, прихрамывая, пошла к двери, поддерживая ушибленную руку другой.
Уфгет не посмел бы ее тронуть, если бы была жива Гроя. Все они боялись старухи, боялись ее знаний и снадобий, понимая, что Гроя отомстит всякому, кто обидит ее любимицу.
Что ж, у нее нет знаний и умений Грои, но она найдет возможность заставить их ответить. Эльгива еще не знала, как она это сделает и сколько у нее на это уйдет времени, но однажды они заплатят за свое пренебрежение к ней. Пусть хранят свои планы в тайне. Пусть держат на привязи, как собаку. Но у их породистой суки норовистый характер, и однажды, к своему огорчению, они узнают, что она может укусить.
Октябрь 1003 г. Винчестер, графство Гемпшир
У Эммы создавалось впечатление, что даже сами стены дворца пропитались отчужденным отношением короля к ней. У нее было мало друзей среди знати, и даже слуги обращались с ней с холодной вежливостью, которую ей было трудно переносить.
Как и король, они возлагали на нее ответственность за нападение датских захватчиков, как будто она, словно магнит, неодолимо притягивала к себе пиратов. Вокруг Эммы шептались, будто это ее нормандец-управляющий Хью собственноручно открыл ворота Эксетера викингам, а посему вина за разрушение города лежит непосредственно на совести Эммы. Прошлогодняя резня в день святого Брайса, начатая по приказу короля, была забыта. Теперь во всем винили заморскую королеву.
И вследствие этого она была им чужой. Король никогда не искал ее общества и почти не заговаривал с ней, даже во время ее ежевечерних визитов в его спальню, где она удовлетворяла плотские аппетиты короля. Эмма понимала, что исполнять эту особенно омерзительную обязанность — ее долг жены и королевы, но всякий раз она себя чувствовала оскверненной, поскольку в их соитиях ни одна из сторон не проявляла ни тепла, ни нежности. Ей казалось, что они мало отличаются от животных, которых закрыли в одном загоне лишь с целью совокупления.
Однако, несмотря на холодное отношение к ней Этельреда, она его часто видела, поскольку у нее не было собственного отдельного двора, как в первый год ее замужества. Понимая, что король был бы только рад, если бы она не выходила из своих покоев, Эмма не упускала ни единой возможности сопровождать Этельреда, куда бы он ни направлялся. Она посещала вместе с ним церковь и ежедневно выезжала на охоту. Эмма сидела рядом с ним за столом и редко уходила до того, как король сам отправлялся в свои покои. Она переносила его ледяное презрение со стоическим терпением, постоянно помня о том, что она — дочь герцога Нормандии и королева Англии, и это укрепляло ее сердце перед лицом короля.
