— Он, наверное, очень расстроен из‑за того, что машина повреждена. Ведь для него «Люцифер» все равно, что живое существо, – заметил Алесь.
— Это я и сам знаю, – нетерпеливо ответил Валенто. – Но ты не представляешь себе, как теперь сложно вести «Люцифер» в воздухе, когда машина работает через силу, в это время нужно внимательно следить за всеми показаниями приборов. Это мог бы делать я, и тем облегчить дело. А он не хочет…
— Валенто, я знаю, почему это!
Валенто Клаудо вопросительно посмотрел на юношу:
— Почему?
— Потому, что Капитан хочет сейчас быть как можно больше занятым. Чтобы у него не оставалось ни времени, ни возможности думать о чем‑то ином, кроме самого управления. Потому что ему очень больно, ты понимаешь?
— Что ж, возможно, ты и прав, – согласился после паузы Валенто. – Но и я хочу что‑нибудь делать, а не сидеть так, сложа руки, пока мы не минуем прибрежную полосу. Да и после этого до острова Тарквенидо еще будет не близко… Эх! – Тяжело вздохнул он. – Хоть бы проскочили, на душе бы стало легче!..
Хотя бы проскочили… Алесь хорошо понимал опасения своего друга: ведь Валенто Клаудо рассказал ему и о тяжелых повреждениях «Люцифера», и о решении Капитана относительно курса на остров Тарквенидо, и об опасностях, которые могли возникнуть, если их обнаружат радарные посты. Он говорил с юношей, ничего не скрывая, делясь с ним всеми своими опасениями и мыслями, так, как никогда до этого не разговаривал. Никто из них не вспоминал сейчас о предыдущих спорах, Алесь больше не рвался ни в чем убеждать Валенто Клаудо, а тот словно забыл об этом. Но юноша всей душой чувствовал, что в этом больше не было никакой необходимости. Ночная встреча с Кристобалем Гомецем будто сломала, что‑то в корне изменила у Валенто. Возможно, немалую роль в этом сыграли и нелегкие разговоры его с Алесем. Но переломным пунктом стала встреча со старым другом, который так резко осудил поступки и Седого Капитана, и самого Валенто Клаудо.
О нет, ни словом, ни одним звуком Валенто не показывал той острой борьбы чувств в своей душе, которая владела им, от которой кровоточило сердце. Ни слова упрека или осуждения чего‑то в Капитане не вырвалось у него: для этого Валенто Клаудо был слишком честным, слишком преданным человеком, не умевшим кривить душой.
Наоборот, Алесь заметил, что теперь Валенто говорит о Капитане с каким‑то особенно теплым сочувствием и любовью, но в его словах чувствовалась скрытая горечь. Словно Валенто Клаудо вдруг лишился привычки смотреть на Капитана откуда‑то снизу, считая каждое его слово непреложным законом, проявлением мудрости удивительного человека, который не может ошибаться. Словно Валенто Клаудо увидел в Капитане, кроме всего прочего, еще и простые человеческие черты, даже определенные недостатки, которых он раньше не замечал, – и это, не вредя большому уважению, добавило к его отношению еще и теплоту, и сочувствие. Ведь он любил Капитана! И самым тяжелым для Валенто теперь было то, что он вынужден был признать правоту тех, кто осуждал горделивые поступки Капитана. Признать, мучиться из‑за этого и не иметь возможности изменить положение вещей. Ведь именно Валенто Клаудо лучше всех знал характер Эрнана Рамиро и потому понимал, что тот, раз выбрав свой путь, уже не изменит его, а пойдет дальше и дальше этим путем, никуда не сворачивая.
Значит, тем же путем должен идти и Валенто – до конца, каким бы не был этот конец. Свою искреннюю душу и большое сердце такие люди, как Валенто Клаудо, отдают только раз и уже неспособны потом изменить отношение, изменить чувства, что бы ни случилось.
Так понимал Алесь своего друга, который в это время рассеянно следил сквозь стекло иллюминатора за далекой рельефной картой земной поверхности, которая медленно проплывала внизу. Куда делась привычная жизнерадостность, куда исчезла веселая улыбка Валенто Клаудо, его шутливость и хорошее настроение? Откуда взялись эти глубокие морщины на вдруг исхудавшем скуластом лице? И глаза утратили блеск… Где найти Алесю слова утешения, чтобы хоть немного отвлечь Валенто от его гнетущих тяжелых мыслей?..
Вдруг Валенто Клаудо встрепенулся.
— Нет, не могу больше так, – глухо сказал он. – Пойду к нему. Попробую зайти. Если не пустит, буду хотя бы смотреть из‑за двери. Все же лучше, чем сидеть здесь, в стороне…
Он вышел.
Алесь остался один. Но через минуту дверь снова распахнулась, и голос Марты спросил:
— Алексо, мы с отцом хотим зайти. Хорошо?
— Странный вопрос, – отозвался юноша, пожимая плечами. – Конечно, заходите.
Он смотрел на веселое, радостно лицо Марты, на котором яркими огоньками горели ее большие черные глаза, и почти завидовал девушке: все, все отошло сейчас от нее далеко – и сомнения, и заботы, и угнетающее настроение. Ею владело одно лишь счастье. Марта вновь обрела отца, он рядом с ней, он спасен! Бедная, она понятия не имеет о том угрожающем состоянии, в котором находится сейчас «Люцифер», а вместе с ним и все они… И зачем огорчать ее?
— Садись, отец, – уже распоряжалась Марта. – Алексо нам сейчас расскажет обо всем, что тебя интересует. Правда, Алексо, ты расскажешь? Ведь я не знаю ничего.
Олесь снова пожал плечами:
— Не думаю, чтобы я знал гораздо больше тебя. Особенно сейчас.
Он чувствовал на себе внимательный, вопросительный взгляд Педро Дорильо, и от этого ему было неловко. Можно было не говорить Марте о трудностях, которые их ждут, но какое он имел право не сказать правды отцу девушки?
Марта уже беззаботно спрашивала:
— Ну, например, куда мы летим? Ты, наверное, знаешь? Валенто сказал тебе?
— На какой‑то остров Тарквенидо.
— Тарквенидо? – Переспросил Педро Дорильо удивленно. – Зачем? Ведь, насколько я помню, это маленький пустынный остров в открытом море!
— Именно поэтому Капитан и выбрал его. Чтобы мы там устранили повреждения, полученные «Люцифером» от взрыва гранаты…
— И правда, мы летим над морем! – Всплеснула руками Марта. – Как красиво! Папа, ты только посмотри!
Алесь выглянул в иллюминатор. Действительно, земли уже не было видно, под ними раскинулась зеленовато–синяя морская поверхность. А он и не заметил! Получается, угрожающая прибрежная полоса позади? Проскочили?..
И сразу же он вспомнил: ничего еще утешительного, потому что неизвестно, заметили их или нет. Это выяснится только потом…
Они долго разговаривали. Марта шутливо упрекала Алеся, за то что он почему‑то очень озабочен, а это, мол, совсем не к лицу ему. Конечно, девушка просто не способна была сейчас почувствовать в сдержанных ответах юноши то, что он действительно глубоко обеспокоен, что ему тяжело отвечать ей. А Марта была полностью захвачена своим счастьем, своей радостью.
Зато ее отец все более внимательнее смотрел на Алеся и словно понимал, что в словах юноши звучит нечто большее, чем обычная сдержанность. По крайней мере лицо его уже не усмехалось, как было в первые минуты разговора. Наконец, он спросил прямо:
