Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
– Он третий дознаватель! – вмешался Тойбер. – Ты мне все время сказать не давал. Карл Гесснер, как управляющий портом, заседает в большом совете! Толстуха Тея узнала от клиентов из ратуши, что он все сделал для того, чтобы присутствовать на допросе.
Гесснер кивнул и поболтал ногами в воздухе.
– Что было не так просто. Эти жирные патриции цепляются за теплое местечко, как клещи. Но они в конце концов согласились. Все-таки среди простого люда я пользуюсь немалым уважением.
– Мне следовало догадаться, когда Симон рассказал мне про этих свободных и что стоишь над ними ты, – проворчал Куизль. – Подбивать людей – это ты всегда умел! А потом эта история с философским камнем… Такая брехня тоже одному лишь тебе могла на ум прийти!
Гесснер пожал плечами.
– Надо было мне сразу этого мозгляка прикончить. А то, чего доброго, вызнал бы, что этот порошок в действительности из себя представляет. Он под мои байки уши так и развесил и теперь доложит все, что сумел выяснить. – Он усмехнулся. – Не так уж и умен этот докторишка, как сам о себе возомнил.
– А тебе про этот порошок что известно? – спросил Куизль.
– Ничего такого, что касалось бы нас с тобой, Якоб.
Гесснер вдруг выпрыгнул из оконного проема, по-кошачьи вытянулся и приземлился на поросший плющом могильный холм; жилистое тело легко спружинило при падении. Затем управляющий уверенным шагом двинулся к палачам. Те напряженно следили за его действиями.
– Но, раз уж ты спросил, отвечу, – произнес он на ходу. – Этот порошок – яд. Яд для целого города.
Куизль не сводил взгляда с рукояти, что покачивалась над плечом Гесснера. Это была рукоять кацбальгера: со змеевидной гардой и широким, закругленным у острия клинком. Ландскнехтами это оружие, способное наносить рваные раны, особенно ценилось в поединках.
«Тем более если противник вооружен какой-то ржавой саблей», – подумал Куизль.
Гесснер потянулся к плечу, вытянул клинок и уставился на свое отражение в полированном лезвии.
– Одному влиятельному человеку потребовалась моя помощь, – заговорил он тихо. – Мы познакомились с ним во время одной из контрабанд по Дунаю. Он очень обрадовался, что я, как предводитель свободных, располагаю небольшой подпольной армией.
Гесснер улыбнулся и провел пальцем по лезвию кацбальгера.
– Вот уже многие годы для меня нет иной цели, кроме как свернуть хребет этим жирным патрициям и чванливым аристократам. То, что сотню лет назад было начато в крестьянских войнах, теперь будет наконец завершено. Грядет новое время! И когда все это останется позади, я буду богаче и влиятельнее, чем все советники Регенсбурга, вместе взятые.
Гесснер рассек воздух клинком. Несмотря на возраст в почти пятьдесят лет, он и сейчас не утратил прежней гибкости. Глаза его лучились синевой, и зубы чуть не сверкали белизной.
«Как прежде, – подумал Куизль. – Он ничуть не изменился. Озлобленный и безрассудный, точно бешеный пес. Только имя теперь другое…»
– Филипп Леттнер! – прошептал палач. – В тот раз я тебя повесил. На старом дубу, именно здесь, в Вайденфельде. Тебя не может быть в живых. Кто же ты? Призрак?
Человек, названный Филиппом Леттнером, усмехнулся.
– Ты прав, Якоб. Леттнер мертв. Но в тот день, двадцать пять лет назад, родился Карл Гесснер. Карл, как мой младший братец, которого ты повесил рядом со мной. И Гесснер, как богатый, жирный плотовод, которого я прирезал несколько дней спустя. Я забрал его плот и товары и отправился в Регенсбург.
Он вдруг сорвал платок с шеи. Горло врезавшимся в кожу кольцом охватывал красный рубец.
– Смотри внимательно, это и есть начало моей новой жизни, – прошипел Гесснер. – Вообще-то мне следовало тогда поблагодарить тебя. Карл Гесснер намного богаче, могущественнее и зловреднее, чем Филипп Леттнер мог бы когда-нибудь стать. Из вшивого солдафона – в уважаемого портового управляющего! Я многого добился, Якоб.
Он угрожающе медленно приближался к Куизлю. Окружающая обстановка начала вдруг расплываться. Палач ругнулся про себя, почувствовав, что начал покачиваться. Лихорадка возвращалась: не такая сильная, но и этого хватило, чтобы под палящим зноем на лбу выступили холодные капельки пота.
– Ты в тот день сплоховал, палач, – прошептал Леттнер. – Тебе следовало немножко подождать, пока наши тушки не перестали бы болтаться на ветке. Но тебе хотелось поскорее умчаться со своей возлюбленной. Для Карла было уже слишком поздно, но не для меня. Я еще дышал, и меня удалось спасти.
У Куизля появилось внезапное чувство, что вокруг стало заметно прохладнее.
«Холодно, как в тот день…»
Перед взором его снова стояли покосившиеся избушки. В центре – утоптанная деревенская площадь с общим колодцем. Крыши охвачены огнем. Рев пламени, крики женщин и детей.
И посреди всего этого – он, Филипп Леттнер, его заместитель. Кровопийца. Проклятие его жизни.
Мир вокруг начал вращаться. Куизль прикрыл глаза, и образы хлынули на него неудержимым ливнем.
Крики…
Много лет назад. В прошлой жизни. Холодный ноябрьский день, где-то неподалеку от Регенсбурга, воздух свеж и прохладен, среди ветвей безучастными звездами сверкают первые снежинки. Хороший день для охоты, хороший день, чтобы разогнать гнетущую скуку солдатской жизни в перерывах между сражениями. Набираются новые армии, молодые, пугливые деревенщины вместе со старыми вояками движутся в сторону Лотрингена. Свежая кровь, что оросит в скором времени поля. Якоб таких повидал уже немало. Под конец все они в один голос зовут маму.
Вот и теперь, этим ноябрьским днем, его окружает множество прыщавых горячих юнцов, а с ними и несколько покрытых шрамами ветеранов, на которых Якоб всегда мог положиться. Он обещал им на сегодня хорошую охоту. Такую, как раньше, когда войны еще не было. Большинство молодых солдат о тех временах знали лишь из рассказов, услышанных на привалах.
Издалека доносятся крики. Поначалу они похожи на гневный птичий щебет, и только когда Якоб и его люди подбираются ближе, становятся различимы человеческие вопли и плач. Якоб раздвигает ветви и видит перед собой пылающую деревню. Языки пламени вгрызаются в крыши домов, воздух наполнен гарью, повсюду скорченные тела в лужах собственной крови. Посреди деревенской площади сгрудились женщины: старые и молодые, красивые и безобразные; кутаются в тонкие рубахи, дрожат, и кричат, и плачут. Над костром жарятся пять кур, вокруг него сидят несколько человек и смеются.
Это люди Якоба.
Они играют в кости. Время о времени раздается победный крик, кто-нибудь из солдат хватает женщину за волосы и скрывается с ней за пылающим домом. Протяжный крик, плач, после чего все стихает.
Следующая партия. Очередной победитель.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
