Йорг Абриль – родоначальник династии, служил палачом во время Большого процесса над ведьмами в 1589 году в Шонгау
Якоб Куизль – упрямый, находчивый и молчаливый; крайне неохотно заговаривает о своей прошлой жизни – солдатом в армии Тилли
Бартоломей Куизль – младший брат Якоба, связанный с ним любовью и взаимной ненавистью; любит животных и чурается людей
Магдалена Фронвизер – умна и своенравна, не желает мириться с жизнью дочери палача
Симон Фронвизер – любопытен, начитан и немного пуглив; любит кофе, книги и дорогую одежду
Петер и Пауль – внуки Якоба Куизля, совершенно не похожие друг на друга, порой выводят деда из себя
Действующие лица
Семья Куизлей:
Якоб Куизль – палач Шонгау
Бартоломей Куизль – его брат, палач Бамберга
Магдалена Фронвизер (урожденная Куизль) – дочь палача
Симон Фронвизер – цирюльник Шонгау
Близнецы Георг и Барбара Куизль – дети Якоба
Петер и Пауль – дети Симона и Магдалены Фронвизер
Горожане Бамберга:
Мастер Самуил – городской врач и лейб-медик епископа
Катарина Хаузер – нареченная Бартоломея Куизля
Иероним Хаузер – отец Катарины, городской секретарь
Мартин Лебрехт – капитан городской стражи
Адельхайд Ринсвизер – жена аптекаря
Бертольд Лампрехт – хозяин трактира «У лешего»
Иеремия – его управитель
Алоизий – помощник палача
Ансвин – старьевщик
Маттиас – сторож и пьяница
Артисты:
Сэр Малькольм – руководитель труппы бродячих актеров
Жискар Броле – руководитель второй труппы и непримиримый соперник сэра Малькольма
Маркус Зальтер – драматург и актер
Матео – юный артист и мечта всех девиц
Некоторые из городских советников:
Георг Шварцконц – торговец сукнами
Тадеуш Васольд – старейшина Совета
Корбиниан Штайнкюблер – канцлер епископа
Магнус Ринсвизер – аптекарь
Якоб Штайнхофер – ткач
Церковные сановники:
Филипп Валентин Войт фон Ринек – архиепископ Бамберга
Себастьян Харзее – викарий Бамберга
Иоганн Филипп фон Шёнборн – курфюршеский архиепископ Вюрцбурга, епископ Вормса и Майнца
Пролог
Шонгау 16 февраля 1626 года от Рождества ХристоваВ день, когда отец принял мучительную смерть, Якоб Куизль решил навсегда покинуть родной город.
Февраль выдался самым холодным, какой можно припомнить. С крыш свисали метровые сосульки, старые балки фахверковых домов скрипели и стонали под наледью, словно живые. И все-таки вдоль Рыночной улицы, протянувшейся от ратуши до самых ворот, столпились сотни зевак. Все кутались в платки и меха; те, что побогаче, – в теплые плащи с капюшонами, подбитые медвежьим или беличьим мехом. У бедняков обмороженные лица и ноги кое-как были прикрыты рваными лохмотьями. Молча, но с алчным блеском в глазах горожане смотрели, как небольшая группа прокладывала путь сквозь толпу. Вот она вышла через северные ворота и двинулась по широкой, укрытой мокрым снегом дороге к лобному месту. Точно псы, взяв кровавый след, люди потянулись за приговоренным, четверкой скучающих стражников, вооруженных алебардами, и палачом с двумя помощниками.
Якоб с отцом шли впереди. При этом Иоганн Куизль то и дело спотыкался и вынужден был опираться на старшего, четырнадцатилетнего сына. Как обычно перед казнью, палач пил до самого утра. Поэтому в последние годы, когда требовалось отрубить голову, у него дрожали руки. Но хуже, чем сегодня, еще не бывало ни разу. От Иоганна Куизля несло перегаром, он был бледен, как покойник, и едва переставлял ноги. Хорошо, что сегодня казнь предстояла относительно простая. Подпалить костер в случае чего могли и Якоб с младшим братом Бартоломеем.
Якоб украдкой покосился на приговоренного. Избитый и в рваном тряпье, он походил скорее на обитающее в пещерах существо, нежели на человека. Ганс Ляйнзамер последние годы жил, как зверь, и как зверь же должен был теперь издохнуть. Многие встречали старого пастуха, когда собирали хворост или травы в лесу. Ганс был глуп, как его овцы, даже близок к слабоумию, но до сих пор все считали его безобидным. Только дети пугались, когда он приближался к ним с беззубой ухмылкой, гладил по голове, пуская слюни, или протягивал сладкое угощение. Якоб тоже несколько раз видел Ганса на полянах, когда гулял с Бартоломеем и Элизабет по лесу вокруг Шонгау. Трехлетняя Лизель крепко стискивала Якобу руку, а Бартоломей тем временем бросался в Ганса шишками, пока тот не скрывался с воплями. Мать часто предостерегала детей от общения с бездомным бродягой, но у Якоба его вид вызывал скорее жалость. А вот двенадцатилетний Бартоломей, наверное, вздернул бы Ганса на ближайшем дереве, воронам на корм. Сколько Якоб помнил брата, животные были ему куда ближе, чем люди. Бартоломей выхаживал больного ежа – и в то же время помогал отцу дробить кости подозреваемому. Предвзятость, которой Якоб не в силах был понять.
