— Эльза Отон? Ричард Талл. Позвольте спросить, видели ли вы нашу рецензию на ваш сборник рассказов «Конский волос» в «Маленьком журнале»? Благосклонный и очень интересный отзыв. Я прослежу, чтобы вам прислали экземпляр.
— Спасибо. Хорошо. Как ваша поездка?
Ричард смотрел на Эльзу, и то, что он видел, было повестью о толстяках. Печальной повестью о том, как она дошла до этого состояния, как пытается вернуться к тому, что было. Как она ненавидит свой излишний вес. Ричард подумал, не выдумать ли ему что-нибудь о том, что Гвин ненавидит толстых, — ну, скажем, язвительные насмешки над ребенком с нарушением обмена веществ. Но Ричард не очень представлял себе, как можно ненавязчиво затронуть тему ожирения. На какое-то мгновение он даже почувствовал гордость за свое опухшее лицо. Ричард знал, что Эльза пишет трогательные рассказы о прогулках и ночевках на природе и о дружбе с животными. И еще, что она недавно вышла замуж за Вишванатана Сингха, экономиста из Гарвардского университета.
Втянув грудь и выпятив живот, Ричард сказал:
— Просто поразительно, честное слово.
— Что именно?
— Видите ли, я знаю Гвина уже двадцать лет. — На сей раз Ричард даже не стал давать себе слово не зарываться. — И я знаю все его слабости. Или мне казалось, что знаю. Он невероятный сноб, что касается внешнего вида. Обожает комфорт. Ненавидит животных. Ну и что? Кого это касается? Но мне и в голову не могло прийти, что он может быть таким неисправимым расистом. Да, да. Я просто в шоке.
— Расистом?
— Я, конечно, понимаю — он вырос в Уэльсе, а Уэльс в расовом отношении очень однороден. А в Лондоне он и его жена — леди Деметра — вращаются исключительно в избранных кругах. Но здесь, в это великом «плавильном котле»…
— Что вы имеете в виду?
— Уже целых две недели мне приходится выслушивать от него поток злобных замечаний в адрес разных ублюдков и дегенератов: черномазых, узкоглазых, итальяшек, китаезов и так далее. «Их всех нужно отправить назад в их вонючие норы». Вам это наверняка знакомо, — Ричард задумался: что бы еще придумать. Сказать, что Гвин прорезает в гостиничных наволочках дырки для глаз? Или с пылающим крестом в руках… Нет. Ричард сделал над собой усилие и, запинаясь, пробормотал вдруг изменившимся голосом: — Я пробовал ему читать, что Диккенс писал об американском Юге. Бесполезно, как об стену горох. Нет, с нашим другом Барри это не проходит.
— Но в своих книгах он такой деликатный, такой мягкий.
— Да, так часто бывает, разве нет?
— Я не смогу остаться на чтение. Я… не смогу.
Эльза Отон не могла остаться на чтение потому, что к ней домой должен был прийти человек, чтобы повесить портьеры, а Вишванатан не желал иметь дело с разной обслугой. Сингхи переехали в эту квартиру совсем недавно, и подобное случалось чуть ли не каждый день. Вишванатан мог позвонить Эльзе и вызвать ее только потому, что за дверью стоит посыльный из магазина. Накануне ночью он застал ее в темной кухне у открытого холодильника и объявил, что хочет перебраться в отдельную спальню с отдельной ванной. А сегодня утром произошла очередная стычка. Эльза прошла по комнате перед столом мужа. На будущее ей было велено проходить по комнате за его спиной. Но и до этого ей, похоже, разрешалось смотреть в его сторону только раз в две недели по вторникам.
— Только что в аэропорту, — продолжал Ричард, — наш носильщик, пожилой господин азиатского происхождения, случайно уронил складную трость Гвина. И Гвин назвал его, прошу прощения, чертовой обезьяной! Представляете? Что касается меня, то мне абсолютно все равно, какой у людей цвет кожи — зеленый, синий или серо-буро-малиновый в крапинку…
«О да, конечно, — подумала Эльза. — Посмотрела бы я, как бы вы на моем месте справились с моей чертовой обезьяной».
— Приятно было побеседовать. Я перечитаю его книги, — сказала она.
— Непременно сделайте это.
Пора. Организаторша взяла Ричарда за руку и с непроницаемой улыбкой на лице повела впереди Гвина. Пока они шли по разным коридорам и лестницам, Ричарда все сильнее охватывало предчувствие ожидающей его катастрофы: не литературного унижения, а настоящей катастрофы с человеческими жертвами. Сначала двое санитаров-добровольцев в оранжевых комбинезонах пронесли мимо них молодую женщину на носилках. За ними последовал полицейский, потом еще один медик, потом пожарный с топором и наконец молодая пара, которую, казалось, сблизила глубокая общая скорбь. Ричард свернул за угол. У стен в разных позах выстроились паломники: подавленные горем, изможденные и выздоравливающие. Это был вход в театральный зал А, где должен был читать Гвин. Заглянув внутрь, Ричард увидел столпотворение, немыслимое в наши дни в цивилизованном мире. Такое можно увидеть разве что в японских электричках или в репортаже о стихийном бедствии… Ричард подумал о депортации, о перевозке рабов, о переполненных калькуттских тюрьмах. Помещение напоминало жужжащий улей — в воздухе был разлит аромат молодых гормонов. Сопровождавшая Ричарда дама чуть замедлила шаг, чтобы убедиться, что двое пожарных охраняют двери, а потом, повернувшись к Ричарду, со зловещей ласковостью сказала:
— Уверена, вы тоже прекрасный писатель.
После этого они проследовали дальше — в театральный зал Б. Зал А вмещал 750 человек, а зал Б — 725. Ричард с готовностью согласился уступить Гвину зал А: он долго кивал в аэропорту, и в укромной кофейне, и на автостоянке перед гостиницей, где они садились в такси. Ричард высморкался и вступил в просторный и тихий зал Б.
Позднее Ричард скажет себе, что чтение было кульминацией этого дня. Возможно, его аудитория не была большой. Но она была разнообразной: женщина, негр, американский индеец и толстяк. Вот, собственно, и все. Но погодите. Толстяк был фантастически толст. Надо было видеть, как он расплывается, растекается на двух, на трех местах! А негр был черен, как спальня Доминики-Луизы. Индеец в ковбойских башмаках сидел, перекинув ногу через ручку кресла, и в знак своего плюрализма он периодически болтал ногой. А у женщины под длинной толстовкой — у Ричарда не было никаких сомнений — имелось все, что полагается иметь женщине. Толстяк, чернокожий, ковбой и индеец в одном лице и представительница слабого пола… Ричард взошел на кафедру под вулканические аплодисменты, доносившиеся из соседнего зала. Звук был такой, будто около заложенного правого уха Ричарда заработала кофемолка. Ричард не упал в обморок, а начал читать с начала одиннадцатой главы: это было описание сборища бродяг, преподнесенное как бурлескная пародия «Королевских идиллий» Теннисона. И тут же Ричард потерял четверть своей аудитории: индеец, улюлюкая, встал на ноги и стал подниматься по ступенькам. Ричард поднял голову. Их взгляды встретились. Индеец был неумолим и суетно скор в своих ковбойских башмаках. В ковбойских башмаках, которые носили его палачи. Ричарду стало горько и обидно — в индейце он узнал своего сотоварища по «Болд адженде» — Джона Две Луны. Итак, слушателей осталось трое. Ричард продолжил читать и обнаружил, что его все больше и больше занимает вопрос об их хрупком единодушии, о непредсказуемости их интереса и переменах их настроения. Отрывки, которые он читал, ему никак не могли помочь: сейчас Ричарду были нужны отрывки, в которых бы превозносились толстяки, чернокожие и женщины в толстовках. Толстяк заставил Ричарда прерваться на несколько невыносимо долгих минут: он предпринял несколько слабых попыток выбраться из кресел. Поначалу он рвался, пытаясь встать, но в конце концов забылся беспокойным сном. Чернокожий тоже привнес драматическую ноту: одолеваемый своими сокровенными мыслями и чувствами, он начал сначала что-то шептать, потом бормотать, распевать и наконец кричать, заглушая голос человека с микрофоном. И только женщина — сильно накрашенная, с немигающими глазами и невыразительной улыбкой, ровесница Ричарда, — только она сохраняла спокойствие: идеальная аудитория из одного человека.
