— Триста, — возразил я.
— Триста, — подтвердил Орестик. — Будь честной, мама.
— Размазня! — накинулась на него дама. Точно такой же размазня, как тот грубый и волосатый тип. Бедный оскорбленный Золтан Зиртес, должно быть, перевернулся в своей могиле — если она у него была и если он все еще лежал в ней; и если только те, кто лежат в могилах, могут переворачиваться.
«Все возможно!» — воскликнул Зигги из-под сверкающего сушильного фена или из ящика Кеффа, стоящего рядом с гоночным мотоциклом «Гран-при 1939».
Я глянул на свои часы. Время снова стало частью моей жизни. Пора завтракать. Понедельник, 12 июня 1967 года. Что как нельзя лучше соответствует нашей программе: если мы уедем прямо сейчас и припаркуем мотоцикл на Максингштрассе, потом зайдем в кафе с официантом с Балкан, то сразу после этого отправимся в зоопарк.
Мы наверняка найдем все точно таким, каким это было неделю назад — в тот самый понедельник, я уверен.
— Мне нравится твоя прическа, Галлен, — сказал я ей.
Она слегка стеснялась, хотя и пыталась казаться гордой собой. Ее волосы теперь пышно лежали на голове, словно золотисто-рыжая шапочка.
Я старался говорить как можно более беззаботно; она, не думая о произнесенных ею словах, бодро откликнулась:
Это заставило мой смущенный разум признаться самому себе, что никакого плана у меня не было.
Как радар животных уловил мое второе пришествие
Я проехал по Максингштрассе до того места, где мог припарковаться напротив Максинг-парка.
— Это зоопарк? — спросила Галлен.
— Нет, — сказал я. — Он на пару кварталов дальше, за площадью.
— Тогда зачем мы припарковались так далеко? — удивилась она.
— О, мы совершим приятную прогулку, — пообещал я ей.
И пока она поправляла свою новую прическу в боковом зеркальце, прижимая руки к ушам, чтобы они поменьше оттопыривались, я снял с мотоцикла наши пожитки вместе со спальными мешками и связал все в один узел веревкой, пристроив наши шлемы сверху. Затем я прокрался вдоль живой изгороди в глубь Максинг-парка и засунул все это как можно дальше от глаз.
— Зачем ты это сделал? — удивилась Галлен.
— Ты же не хочешь, чтобы нас ограбили, — сказал я.
— Но ведь мы же ненадолго, Графф, да?
— В наше время ты и глазом не успеешь моргнуть, как тебя уже могут обчистить, — сказал я, стараясь, чтобы она не заметила, как я засунул записную книжку себе под рубашку и пиджак.
Это не лишено здравого смысла. Если у тебя в распоряжении имеется руководство по выполнению задания, то, само собой разумеется, лучше держать его под рукой.
— О, здесь так чудесно, — восхитилась Галлен.
Мы прошли через Тирольский сад, и я сказал:
— Там целая миля, покрытая мхами и папоротником, так что ты сможешь снять туфли.
— Но тут прямо как за городом, — обронила Галлен разочарованно. Гораздо большее впечатление на нее произвели трамвайные провода над головой, когда мы добрались до площади. — Это то самое кафе, что ты имел в виду?
Разумеется, это было оно, но мы находились на стороне зоопарка, поэтому через площадь я не мог различить балканского официанта среди других официантов в белых куртках.
Мы уже почти пересекли площадь, когда я услышал позади нас рев Больших Кошек, взбудораживших зоопарк.
— Что это такое? — испугалась Галлен.
— Лев, — сказал я. — А может, тигр, леопард, пума или кугуар… а также ягуар, гепард или пантера.
— Господи! — воскликнула Галлен. — Почему бы тебе не сказать просто — кошка. Большая кошка.
Но неожиданно я ощутил слишком большое нетерпение, чтобы тратить время на этого чертова официанта с Балкан. Зная, какой он хитрец, я также предположил, что он, пожалуй, потребует с меня чаевые. Поэтому я сказал:
— Внутри зоопарка есть местечко получше. Это Биргартен, там куда уютнее, чем в этом кафе.
Затем я, наверное, развернул ее слишком поспешно и резко подтолкнул вперед, потому что она спросила:
— Графф? С тобой действительно все в порядке? Ты уверен, что нам нужно возвращаться туда?
Не слушая, я потянул ее за собой; я не мог взглянуть на нее. Я подумал, что сделаю это позже, когда она ослабит свою бдительность и у меня будет более подходящий случай, чтобы раскрыть ей свой план.
— Ну да, — сказал я. — В Хитзингерский зоопарк.
Он по-прежнему был окружен каменной стеной. Входная плата по-прежнему взималась типом в зеленых наглазниках карточного игрока. И над его будкой по-прежнему маячила голова жирафа.
— О, Графф! — воскликнула Галлен. — О, ты только посмотри на него! Какой он красивый!
— Ага, посмотри на его подбородок, — сказал я. — Он весь ободран об ограду.
— О, посмотри, как он двигается! — воскликнула Галлен, не замечая ободранного подбородка бедного плененного жирафа. — О, а там кто? — спросила она, устремляясь к бассейну с моржом.
«Что там на самом деле?» — подумал я. Она слишком развеселилась, я не мог смотреть, как она дрожит от радости у липкого края грязного бассейна с этим рыгающим великаном.
— Он разговаривает? — спросила Галлен, повернув ко мне свое новое, заостренное личико. — Ты умеешь говорить? — спросила она моржа. — Гр-румп-п-п! — произнесла она.
И морж, опытный тип по части обхождения с рыбами, повернул свою громадную голову и изрыгнул:
— Броп!
— Он разговаривает! — обрадовалась Галлен.
«И нашелся сказать больше, чем я», — подумал я.
Я чувствовал, как записная книжка елозит по моему животу, — когда я поворачивался, она меня царапала. Посвященные зоопарку страницы давили на меня. Это было все равно как если бы я съел целый журнал и искромсанная бумага слиплась комком у меня в животе.
— О! — воскликнула Галлен, оглядываясь по сторонам в поисках новых впечатлений.
«Ганнес Графф, — сказал я сам себе, — будь добр, избавься от неполадок в твоем животе. Зоопарк — это то место, где положено радоваться. И только».
Неподалеку от меня стояла металлическая урна для мусора. Я постучал по животу костяшками пальцев и сделал маленький шаг вперед — мой первый. И тут с жирафом что-то произошло.
Он начал носиться галопом, он двигался бросками, его длинная шея дугой свесила голову через край раскачивающейся ограды, словно живая антенна, некий радар.
«Боже мой, — подумал я, — он меня узнал».
— Что случилось? — спросила Галлен.
Жираф возбужденно клацал копытами. Морж высунул голову над краем бассейна, на какое-то мгновение он поднялся всей своей тушей и уставился на меня. Я почти слышал, как по всему зоопарку задергались загородки и решетки клеток.
