— Сделайте одолжение, — буркнул Гого.
— Мне известно, что Кейт несчастна с вами. Лучший выход для нее — развод. Я не знаю, любила ли она вас, выходя замуж, но знаю, что сейчас не любит, да и для вас это не новость.
— Предположим. Но вы упоминали о каком-то предложении.
Тынецкий кивнул головой.
— Да, но я не хочу быть неправильно понятым, и для меня это не торговая сделка, а просто, скажем, компенсация.
— Не понимаю, — заинтересовался Гого.
— Вы постоянно жалуетесь, что вам не хватает денег, делаете долги, твердите, что не можете привыкнуть к материальным ограничениям, которых вы не знали до двадцати восьми лет, пока были хозяином Прудов. Вы мечтаете путешествовать и жить за границей.
— И что из этого?
— Скажите, как бы вы ответили воображаемому волшебнику, который сказал бы, что возвращает вам Пруды, сахарный завод, деньги, словом, все, чем вы когда-то владели?
Гого усмехнулся.
— К сожалению, нет такого волшебника.
— Как сказать, а если есть?
— Вы шутите, — едва слышно произнес Гого.
— Я говорю серьезно.
— Вы согласны отдать Пруды?
— Да. Пруды, сахарный завод, деньги, все. Себе я бы оставил дом, который вы назвали лачугой, и каких-нибудь двести тысяч. Вы бы распоряжались многомиллионным состоянием. Вы сможете горстями разбрасывать деньги, устраивать жизнь по своему усмотрению, удовлетворять все свои привычки и желания.
— Не могу поверить, — сказал Гого дрожащим голосом.
— А вы попробуйте.
— И что же вы хотите взамен?
Тынецкий медленно, но четко заявил:
— Прежде всего, вы дадите жене развод. Во-вторых, сразу же после оформления всех формальностей о разводе уедете. И еще: вы никогда не будете преследовать пани Кейт.
Воцарилось долгое и тягостное молчание. Гого был совершенно ошеломлен неожиданным предложением Тынецкого. Сотни противоречивых чувств отозвались в нем. Он не мог определить, счастье или оскорбление встретило его, должен он обеими руками ухватиться за эту возможность или с достоинством отказаться. Перспектива, развернутая перед ним Тынецким, разбудила в нем все мечты и желания, которые суровая действительность диктовала ему гасить в себе. И вот сейчас они воспламенились еще с большей силой. Быть богатым, не задумываться о расходах, поражать людей своей изобретательностью в выборе развлечений, щедростью, изысканностью пристрастий… Вернуться к старым знакомым, вращаться в высших кругах зарубежных магнатов, жить весело, беззаботно, по-барски. Оказаться в том мире, где тебя оценят, где ты будешь желанным, и забыть всех из нынешнего окружения, которые его едва терпят и презирают, для которых какой-то мазила Хохля или рифмоплет Стронковский во сто крат важнее и достойнее.
В возбужденном воображении перед глазами Гого возникали чарующие картины будущего: изысканные балы в посольствах, приемы в садах резиденций английских лордов, роскошные отели, клубы, пляжи, выезды на охоту в Индию и Африку, Эпсом и Аскот, Брайтон и Ривьера, Майами, рой слуг, сверкающие автомобили, прогулки на яхтах…
Лихорадочные мысли теснились и кружились в нетерпеливой радости. Где-то в глубине сознания начинали зарождаться планы: маленький замок в Шотландии, вилла в Ницце, путешествие в Австралию.
А с другой стороны, непреодолимым бременем тяготили все-таки условия Тынецкого. Расстаться с Кейт и расстаться навсегда. Отказаться от нее. Не то же ли самое, что обречь себя на пожизненное отчаяние, на постоянную тоску и безнадежную пустоту?.. Отказаться от Кейт… отказаться от… ради богатства во имя веселой и бурной жизни. А откуда ему знать, утешит ли его это богатство или вместо радости его ждут лишь страдания?
«Я никогда не перестану ее любить, — думал Гого, — никогда не забуду ее».
Действительно в последнее время его жизнь была полосой мучений, действительно каждый день, каждый час Кейт угрожала, что уйдет, и он отчетливо понимал, что ее чувства он уже не вернет, но все еще оставалась искорка надежды, и этой надеждой можно было жить, а еще он мог бороться за нее, мог видеть ее. Если бы она его бросила, если бы даже, то и тогда это не было бы равнозначно его добровольному отказу от нее. И ему не надо было бы уезжать. Прислушиваясь к общественному мнению, Кейт позволила бы видеть ее время от времени.
Принимая предложение Тынецкого, он не просто отказывался от Кейт. Как он будет выглядеть в ее глазах? Эта мысль была для него пощечиной, ведь тогда у Кейт были бы основания презирать его и считать негодяем. Да, у нее было бы право сказать, что он по сути продал ее Тынецкому. Самое постыдное, что можно придумать!
Лицо Гого стало пунцовым. Так скажут она, Тынецкий да и все.
«Уеду и их не услышу, но уеду опозоренный, с клеймом негодяя, и кто знает, не последует ли это мнение за мной, не настигнет ли меня и не станет ли известно моим зарубежным друзьям».
Он закусил губы и решительно подумал: «Нет, я не могу принять это».
И в эту минуту решения он вдруг почувствовал мучительную тоску: вот и развеялись все сны о настоящей, светлой и прекрасной жизни, сны, осуществление которых зависело только от него. А что ждет его в будущем?.. Серая, тяжелая жизнь, считаясь с каждой копейкой и оставаясь в глазах общества нулем, ничем… Кейт, Кейт, ненавидящая его Кейт, которая в любой день может бросить его.
Лоб Гого покрылся испариной.
«И все-таки я не могу, — думал он, — не могу, не могу…»
Гого резко поднял голову и взглянул прямо в глаза Тынецкому. Как он ненавидел этого человека! Из-за него он стал нищим, из-за него вынужден был жить на чужих хлебах и унизиться до заискивания перед ним, чтобы он не отказал в своей презренной и надменной милости. А сейчас этот человек, пользуясь своим материальным преимуществом, хочет окончательно его унизить, довести до роли животного, опозорить, растоптать.
В голове Гого пронеслась даже мысль о том, что Тынецкий свое предложение серьезно не рассматривал, что коварно хочет получить у него согласие, чтобы потом скомпрометировать и лишить последнего достоинства в глазах Кейт.
Подозрение это казалось, однако, необоснованным. В любом случае Гого понимал, что не может принять предложение Тынецкого.
— Я не знаю, — наконец заговорил Гого, — кем вы меня считаете, не знаю, как оцениваете мои моральные качества и совесть, но я никогда не давал вам повода представлять меня подлецом.
Тынецкий пожал плечами.
— Я не считаю вас подлецом.
— Так как же мне следует воспринимать ваше предложение? Ведь если выразиться проще, то это прозвучит так: продай мне свою жену.
Тынецкий не согласился.
— Вы сильно ошибаетесь.
— Я не ошибаюсь, — раздраженно повторил Гого, — за то, что я отдам вам Кейт, вы, правда, отдаете все, чем владеете, но это не меняет факта, что вы хотите просто купить мою жену. Нет, граф, вы ошиблись и ошиблись очень серьезно. Я не из тех людей, кто заключает подобные сделки, нет, не из тех…
