Взгляд преподобного зажегся пониманием и живым интересом.
— Верна ли моя догадка о том, что в вашем лице, мистер Штерн, я тоже имею дело со служителем Божьим?
На миг Иаков встретился глазами с Эйлин, взгляд которой пытался его предостеречь.
— Можно сказать и так. Я раввин.
— Тогда мне все ясно! — воскликнул преподобный Дэй. — У нас здесь среди прочих пребывает и горстка сынов Израилевых, обращенных, разумеется, на наш путь, но сохранивших при этом свои верования.
— Где-то найдешь, где-то потеряешь. — Иаков пожал плечами.
Преподобный терпеливо улыбнулся.
— Мне бы ни в коем случае не хотелось навязывать своим гостям теологические дискуссии, но, может быть, уважаемый раввин Иаков Штерн согласится посетить меня завтра и обсудить наши разногласия?
— Я рад такой возможности. Но должен предупредить, что обращение в иудаизм — это серьезное предприятие.
— Когда служишь святому действу, — с улыбкой промолвил Дэй, — надо быть готовым ко всему.
Преподобный снова повернулся к Бендиго Римеру, все это время сидевшему неподвижно с таким видом, словно он пребывал в гипнотическом трансе.
— Льщу себя надеждой, мистер Ример, что наше скромное театральное здание вам понравится. — Преподобный поднялся из-за стола.
— Да, превосходно, сэр, — промолвил Ример, тронутый такой заботой. — Замечательные условия, большое спасибо.
— Прекрасно. Не могу выразить, с каким нетерпением будем ждать сегодня вечером вашего представления.
С этими словами преподобный Дэй деланно поклонился и быстро покинул комнату. Иаков приложил руку ко лбу, где неожиданно возникла сильная пульсирующая боль. Озабоченная Эйлин поспешила к нему.
Остальные артисты, чувствовавшие себя так, будто им битый час пришлось сдерживать дыхание, дружно вздохнули, испытывая невероятное облегчение.
Ходящая Одиноко тихо постучалась в дверь купе. Ответа не последовало, но только она собралась постучать снова, как дверь распахнулась и в проеме с пистолетом в руке возник разъяренный непрошеным вторжением Джек Спаркс. Женщина спокойно ждала, когда он заговорит.
— Что тебе нужно?
— Можно мне войти?
— Зачем?
Она смотрела на него, мягко опробуя стену гнева, возведенную им вокруг себя. Джек опустил глаза, сунул револьвер в кобуру и придержал дверь, дав гостье войти, после чего закрыл ее и щелкнул замком.
Она села, следя за своим дыханием, чтобы от нее не исходило никаких тревожных посылов. Спустя несколько напряженных мгновений Джек уселся напротив.
— Я хочу рассказать тебе про мой сон, — сказала индианка и снова глубоко вздохнула: начиналось самое главное. — В моем сне земля предстает моей матерью, а небо — отцом. Они существуют отдельно, но живут рядом, соприкасаясь на линии горизонта. Из гармонии их единения в мире появились животные, в коих явлены образы богов, разделяющих землю и небо. Люди — последние из появившихся существ, ибо их сотворение заняло больше всего времени.
— Почему?
— На людях лежит больше ответственности.
— Что это значит?
— Они единственные, кому дарованы равно и свет и тьма. Животные повинуются своим богам без вопросов, им не приходится выбирать между добром и злом. Люди должны внимать обеим сторонам. Они единственные, кому приходится решать…
— Решать что?
— Решать, какая сторона в них сильнее.
Она на миг встретилась с ним взглядом и успела заметить полыхнувший в его глазах гнев.
— Это он прислал тебя сюда? — спросил Джек, кивнув на стену, за которой находилось купе Дойла.
— Я всего лишь рассказываю тебе мой сон, — мягко произнесла она и выжидающе умолкла.
— Ладно, — не сразу ответил он.
— В моем сне люди утратили равновесие; они забыли, что порождены в равной мере как землей, так и небом. Возвысились умом, но сердца их закрылись: они перестали уважать иных живых созданий и их богов. Нынешние люди верят, будто у них на земле свой исключительный путь и что они стоят особняком от всех прочих существ. Их разум силен, но, решив следовать таким путем, они отвращаются от истины. Таким образом, в них возникает пустота, куда проникают мысли, порожденные одним разумом, говорящие лишь его голосом, без участия сердца. Мысли о могуществе, о власти над другими. Темные мысли. Так начинает открываться рана.
— Рана?
— Рана в земле. Рана, которую мы видели в нашем сне.
— В пустыне.
Она кивнула.
— Люди нуждаются в исцелении, в том, чтобы их умы и сердца сблизились, но ум нашептывает, будто они нуждаются в большем могуществе, и оттого рана становится глубже. Я всего лишь рассказываю тебе мой сон.
Взгляд Джека смягчился, глаза его наполнились интересом, который оттеснил боль.
— В нашем общем сне нам предстает башня, воздвигнутая в пустыне. — Индианка чувствовала себя вполне уверенной, чтобы поделиться с ним. — Мой народ использует шаманские бубны, чтобы открывать сердца и внимать голосам богов: хотя, чтобы услышать их, принято взывать к небесам, нам ведомо, что боги обитают внутри нас и именно туда надлежит направлять свой слух.
— А башня?
— Башня подобна нашим шаманским бубнам, только ее сила обращена не к свету, а к тьме. Под ней в земле разверзнута рана, и человек по имени Черный Ворон призывает тьму проникнуть через нее и обрести власть над землей.
— Вот так побеждает тьма, — отозвался Джек.
— Вот так настает конец времен. Так приходит погибель к людям, ибо они открывают рану и позволяют Черному Ворону пригласить тьму в их мир.
— Кто этот человек?
— В каждом из нас может звучать и голос лжи. В снах это тот, кто ведет людей по гибельному пути, призывая из недр земли тьму.
— А в реальной жизни это мой брат.
— Я знаю это, — сказала, помедлив, женщина.
— Кто такие шестеро?
— Те, кто призван остановить его.
— Призваны кем?
— Не нам об этом судить.
— Но мы — ты и я — принадлежим к их числу.
— Нам были посланы сны.
Джек сидел молча, на его лице отражалась отчаянная внутренняя борьба. Она ждала, сочувствуя, но ничего не предпринимая: это он должен принять решение.
— Как? Как нам остановить его? — вопросил Джек дрожащим голосом. — Я уже пытался и потерпел неудачу. И вдобавок допустил в себя тьму. — Его голос упал до шепота. — Я боюсь. Боюсь, что мне не хватит сил.
Ходящая Одиноко снова вздохнула и впервые взглянула ему прямо в лицо.
— Прежде чем попытаешься снова, ты должен исцелиться.
