С самого начала он решил, что его вины в случившемся нет. Лопух сам выбрал свою участь, и Филин сделал все, чтобы отговорить его. Он готовился сказать Юле, что нужно уважать каждое существо, у которого хватает мужества, чтобы умереть за свои убеждения, умереть действительно ужасной смертью. При этом не имеет значения, право это существо или заблуждается. То же самое относилось и к голубю, хотя он, скорее всего, был просто глуп.
«Прощаю тебя, ибо не ведаешь, что творишь», — мысленно повторил он. Это заявление казалось Филину странным, поскольку главарь норок, судя по всему, прекрасно знал, что он делает и зачем. С другой стороны, — и Филин понял это совсем недавно — кролик действовал целенаправленно, сознательно, со смыслом, и в этом он превосходил своего врага. Лопух был главным действующим лицом, он создавал обстоятельства, а норочий вожак только реагировал на них.
Что-то с шорохом упало на подстилку рядом с ним, и Филин с удивлением увидел, что в задумчивости он уронил слезу. «Вот ведь, — подумал он, — размяк на старости лет! Либо размяк, либо слишком устал, чтобы контролировать себя».
Потом Филин подумал о том, как ему быть дальше. Он выполнил данное ДД обещание. Кто, как не он, председательствовал на собраниях ОСПЛ? Кто помогал Лопуху протащить поправку насчет «меха и перьев*, кто пытался помешать опасной затее с петицией, а когда ничего не вышло, был с кроликом до конца? Что еще он может сделать?
Теперь, когда с кроликами, по-видимому, было покончено, у Филина наконец-то появилась возможность тщательно обдумать многие неотложные проблемы, которые подспудно его беспокоили. Например, проблему людей. В прежние времена человека не видели месяцами, однако в последние три-четыре дня самые разные люди все чаще переходили Горбатый мост, расхаживали по Долгому полю и даже заходили за Калитку. С собой они приносили странные устройства на тонких блестящих треногах и длинные полосатые шесты, которые они втыкали в землю в самых неожиданных местах. На шесты они навешивали яркие оранжевые и желтые ленты, и они трещали и щелкали на ветру, постоянно напоминая о себе.
Филин даже хотел обсудить это странное явление с Лопухом, но кролик был слишком занят подготовкой к собранию, а теперь его… не стало.
Ему, правда, удалось обменяться мнениями с барсуком, но Борис совсем испортил ему настроение.
— Какой смысл нам разговаривать, если ты все еще якшаешься с этими трепачами, — ворчливо сказал Борис. — Но скажу тебе прямо, я чую беду. Впрочем, Фредди знает лучше. Спроси у него.
Филин попытался разыскать лиса, но тот как будто специально избегал его, а все остальные, кого бы Филин ни спрашивал, ничего не могли сказать. «Тот же случай, что и с норками,— грустно думал Филин.— „Не-знаю-и-знать-не-хочу" — вот как они ко всему этому относятся. Каждый делает вид, будто его это не касается, словно все мы живем не в одном лесу».
Пугающая мысль вдруг пришла ему в голову. Что, если не появление норок, а вторжение людей и есть та самая беда, которую предсказывал Дедушка Длинноух?
Если это действительно так, то по сравнению с ними норки покажутся лесным жителям безвредными, словно мотыльки-поденки. Люди способны были сделать с лесным ландшафтом — и с любым ландшафтом вообще — все что угодно.
Потом мысли Филина переключились на согретое теплом его тела яйцо. Он и Юла несли ответственность за новое существо, которое скоро из него вылупится. Они были обязаны не только выкормить его, но и научить жить в лесу. Что он скажет своему сыну или дочери? Что жизнь, когда-то простая и счастливая, стала трудной и опасной? Что будущее больше не кажется солнечным и прекрасным, а напоминает, скорее, собравшиеся на горизонте черные штормовые тучи? Или наоборот — что ничего страшного не происходит и только поглупевший на старости лет папочка, вообразив, будто жизнь становится все более сложной и многотрудной, сам рубит сук, на котором сидит?
Часть IV
Глава 48. ПАДЕНИЕ МОГУЧИХ
Держись от людей подальше, чего бы это ни стоило!
Его отец постоянно твердил это правило, с тех пор как Филин себя помнил. Тому же самому родители учили Юлу, Бориса, Фредди, Раку и всех, кого Филин знал. Нет хищников страшнее людей — на этом сходились все. Они столь хитры, что ни одно дикое живое существо не может надеяться когда-нибудь узнать все их уловки и трюки и познакомиться со всем арсеналом устрашающего оружия, которым умело пользуется человек. Ни одно существо никогда не должно соблазняться разнообразными диковинками, которыми владеют люди, ибо какими бы привлекательными ни кажутся их угощения и устройства, все они созданы для того, чтобы убивать, лишать свободы, подчинять остальные существа человеческой воле.
Вскоре после того, как Филин научился прилично летать, отец взял его с собой в поля, чтобы, так сказать, наглядно проиллюстрировать все то, что он рассказывал о людях.
«Взгляни на этих животных, — сказал он, указывая на пережевывающих жвачку коров и гурты пасущихся овец. — Люди превратили их в безмозглых скотов. Они добровольно остаются за заборами и проволочными изгородями, а за это люди дают им еду.
Гляди лучше, сынок: эти звери потеряли свободу и не могут больше бродить где захочется».
С этими словами старый филин указал на неестественно правильные очертания пастбища.
«Кому-то это безбедное существование может показаться привлекательным, — мрачно добавил он. — Этим животным ничего не надо делать — только открывать рты, жевать и тучнеть. На самом деле люди отняли у них жизнь, да так ловко, что те даже этого не заметили. Любое живое существо в лесу скорее согласилось бы голодать, чем позволило людям до такой степени распоряжаться собой и своей судьбой».
«Однако взаимоотношения между людьми и животными нельзя изображать только черным и белым цветом, это тебе не сорочьи перья», — продолжал объяснять старый филин.
«Некоторые птицы, — говорил он, — часто заигрывают с опасностью, которая идет от людей. Крикливые чайки стаями собираются здесь в непогоду и, кажется, совершенно не боятся людей. Так же ведут себя перелетные птицы, когда они появляются в этих краях летом. Впрочем, птицы умеют летать и потому могут чувствовать себя в относительной безопасности по сравнению с существами, которые привязаны к земле. Но для тебя, филина, закон неумолим: держись от людей подальше, чего бы это ни стоило, иначе рано или поздно они до тебя доберутся».
Потом они полетели поглядеть на пролегшую вдоль настоящей реки твердую реку, по которой ездили людские грохоталки.
«Это называется шоссе, — строго сказал старый филин. — Держись подальше и от него. Ты наверняка слышал, как матери наземных животных велят своим детям никогда не играть здесь. Смотри, и ты поймешь почему».
Усевшись на дереве возле дороги, они дождались, пока не показалась одна из грохоталок. Она неслась с такой скоростью, что Филину показалось, будто вся долина затряслась и задрожала. Как и большинство человеческих творений, грохоталка отличалась неесте– ственно прямыми, угловатыми очертаниями и была такого кричаще-яркого цвета, что Филин невольно зажмурился, когда лучи вечернего солнца попали ему в глаза, отразившись от блестящей поверхности. Потом они подождали еще, и в сгустившейся мгле Филин снова был ослеплен — на этот раз ослепительным светом фонарей, установленных на грохоталке. Отчаянно моргая слезящимися, ничего не видящими глазами, он почувствовал, как в его душе нарождается ужас. Ни одна птица — даже быстрокрылый сокол-сапсан — не умела летать с такой головокружительной скоростью.
